Меч и Крест

— Картина, ты не понимаешь, картина! — закричала Чуб, разом забывая про красную и болезненную печать проказы на лбу. — Вот почему ее пытались уничтожить! По ней можно воскресить богатырей! Это же не сказки! Три богатыря были на самом деле!

— Существует версия, что были, — обтекаемо согласилась с ней Маша.

— Плевать мне на ваши версии! Так сказал Васнецов! А ему я верю. Он, сто процентов, ходил в Лавру к своему Илье! Он писал его по-настоящему! Как Богоматерь! Все, я сейчас же везу тебя в музей…

— А ты? — растерялась Ковалева.

— А я — в Кирилловскую!

— Зачем?

— Затем что обряд шел именно там! Там стоит алтарь, у которого его вызвали. Там он жил, согласно легенде. И, сто процентов, возвращать свою власть Ян придет именно туда!

— Но Ян — не Ян, — заморгала глазами Маша.

— Но и не змей-горыныч — нормальный человек! То есть не человек, но нормальный…

— Ты ранена!

— Я, конечно, девочка ранимая, но только если ронять меня головой об пол! Все остальное я как-нибудь переживу…

— Если ты пойдешь туда одна, то погибнешь. Пророчество сбудется!

— Ну и что? — приняла национальную позу руки в боки Чуб. — Оно так и так сбудется, че уж теперь? Пролетариату нечего терять, кроме своих цепей. А так просто я умирать не собираюсь. Думаешь, я его боюсь?! Да ни капли!

— Я — боюсь! — заорала Маша. — Я не смогу одна! Не бросай меня! Почему мы не можем пойти в музей вместе…

— Потому, что иначе не успеем. — Даша, прищурившись, придирчиво оглядела небо. — Нужно разделиться.

— Но до двенадцати еще уйма времени, — жарко заспорила с ней Ковалева.

— Какой же ты еще ребенок, Маша, — печально усмехнулась Даша Чуб. — Ты что, так и не въехала с кочерыжником? Это в сказках все начинается в двенадцать! А в реальной жизни только Новый год. Ночь, Маша, начинается тогда, когда стемнеет… А темнеть начнет в 21.10. Смотри! — Чуб многозначительно показала на побледневшее небо, — еще не серое, но уже смеркающееся, так, что глядящему на него казалось: у него устали за день глаза, — и констатировала: — Нужно спешить!

* * *

Проскочив через территорию Павловской больницы, Даша приковала свой мопед к калитке. Вечерело. Было пока светло, но свет уже приобрел мертвенно серый оттенок умирающего. Оставшаяся от самого древнего монастыря Руси, одинокая церковь казалась безмолвной и безучастной — не причастной ни к чему. И хотя Дашино чувство реальности происходящего давно уже приказало долго жить, сиротливая церковь двенадцатого века и «свой парень», назначивший ей встречу в полдвенадцатого у входа в клуб, показались ей вдруг слишком реальными, чтобы их бояться. И на мгновение она испугалась, что тупо и с пафосом ошиблась на их счет и никакого «Конца света» не будет! То бишь будет, но лишь по телевизору. И Змей, может, и жил тут по легенде, но Ян вряд ли живет в канализации. И власть, запертая в залитых бетоном пещерах, как смерть Кащея в яйце, — такая же сказка, как и сам Кащей.

А потом испугалась, что испугалась зря: Киев погибнет, и у нее есть меньше часа, чтоб сделать «то, не знаю что», способное предотвратить страшное неизбежное…

А секунду спустя испугалась еще сильнее, потому что кто-то за ее спиной отрывисто сказал:

— Не ходи туда!

Чуб резко обернулась и увидела Митю, стоявшего в двух шагах от нее.

— Что ты тут делаешь? — выговорила она, растеряв от неожиданности половину букв и недоумевая, как ему удалось подойти так неслышно?

— Не ходи туда, — повторил он. — Там они.

Даша невольно кинула взгляд на «там» и потрясенно открыла рот, потому что одновременно с ее ртом дверь безучастной церкви бесшумно приоткрылась и, словно дождавшись представления Мити, оттуда вынырнули двое участников: один в полосатой рубахе, другой — в красной (!) ветровке, моментально узнанные ею.

— Стойте! — бездумно заорала она. — Как вас там! Кока! Олег!

Они побежали к противоположному входу, выходящему на склон горы. Красная ветровка мелькнула за копьями забора. Они спешили в пещеры. Чуб, быстро, но заботливо уложив свою метлу вдоль линии забора, помчалась за ними. Митя — за ней. Но стоило ей поравняться с распахнутой дверью, Даша мигом забыла о сатанинской шобле покойного Мира и, развернувшись на девяносто градусов, понеслась туда.

Туда, где, очерченный полукруглым проемом, безбожно-красный пол церкви горел огнями множества свечей!

И стремительно вбежав вовнутрь, Даша сразу увидела Катю.

— О, нет! — всхлипнула Чуб.

Митя жалобно заскулил за ее спиной.

Катя лежала в огненном треугольнике, лицом вниз. Лежала пугающе аккуратно, словно кто-то пытался выложить ее тело определенным рисунком. Ее неподвижные, раскинутые крестом руки и голые ноги в спортивных трусах, почти упиравшиеся кроссовками в широкую ступень иконостаса, тонули в переливающейся луже крови. Слипшиеся от крови волосы залепили лицо.

— Катя, — завопила Даша истошно. — Нет! Только не это!

И вскрикнула снова, потому что мертвая Катя с усилием приподняла тяжелую голову от пола и посмотрела на нее бессмысленно-слепым взглядом. Ее лицо было кроваво-грязным.

— Боже мой, Катенька, ты жива… — застонала Даша, кидаясь к ней и сшибая ботинками свечи.