Меч и ятаган

«Как раз там все и произошло», — с учащенно бьющимся сердцем припомнил Томас. В солнечно-пестрой тени одного из немногочисленных деревьев острова, на вершине Святой Маргариты, откуда открывался вид на весь Биргу с его окрестностями. Оступившись на склоне, Мария налетела на молодого человека, лбом задев его щеку, а он подхватил ее, чтобы та не сорвалась вниз. Подняв голову, девушка улыбнулась и невзначай его чмокнула. При этом Томас оторопел от неожиданности, а Мария, притянув его к себе, прильнула к его губам поцелуем уже совсем другим — нежным и страстным. А затем на одном из каменистых склонов они нашли себе укромный уголок, где Томас расстелил свою накидку, и там они пробыли до самого предвечерья, возвратившись на Биргу румяными от страсти и сладостно-тревожного трепета. Что и говорить, связь эта была небезопасной, и они оба это знали. Тем не менее ни Томас, ни Мария не могли, да и не желали сдерживать в себе ту нежную, томительную пылкость, что бередила ум и тело.

Это случилось примерно за неделю до предостережения ла Валетта. Все те дни служебная рутина казалась Томасу поистине вечностью, проведенной в чистилище. А под вечер, кое-как сдав караул, он бегом бежал в условленное место встречи — небольшой садик вблизи городских ворот. Садик некогда принадлежал венецианскому купцу, который завещал его островитянам, и теперь погожими днями, коих на Мальте множество, он радовал своих посетителей лиственной игрой светотени и сладковато-пряным ароматом цветов и трав. Где ж еще, как не здесь, в уютной зеленой глуши, было встречаться влюбленным. Здесь они и сидели, уединившись в тенистой беседке, когда на одной из испещренных солнцем тропинок появился Стокли; подошел и молча встал, щурясь на свету. Томас с Марией смущенно отстранились друг от друга. Все еще свежий шрам на щеке кривил Оливеру рот в подобии легкой усмешки (теперь ему, видно, до могилы вот так усмехаться).

— Оливер? — чуть натянуто улыбнулась Мария. — Как ты внезапно.

— Я вижу, — с холодком откликнулся тот. — Так вот куда ты бегаешь, Томас.

Тот поднялся со скамейки, где сидел рядом с Марией.

— Экий ты мастер вникать в секреты, приятель. Попрошу тебя, чтобы все это осталось между нами.

— Просьба твоя равносильна клятвопреступлению, — ворчливо попенял ему Стокли. — Что ты творишь, Томас? Ты же давал обет целомудрия, вместе со всеми рыцарями.

— Тоже мне обет, — фыркнул Томас. — Нарушить его считается большей честью, чем соблюдать. Ты сам это знаешь. И д’Омедес, наш великий магистр, запросто закрывает на это глаза: так проще.

— Все равно, клятва есть клятва. И мой долг обо всем донести.

Они воззрились друг на друга, и Томас не без удивления распознал в глазах своего приятеля холодный гнев, если не сказать ненависть.

— Ни слова об этом, Оливер. Если ты ни во что не ставишь нашу дружбу, то прояви благородство хотя бы по отношению к Марии.

— Благородство? — сказал как сплюнул Стокли. — Не тебе меня ему учить!

Томас стиснул зубы; руки непроизвольно сжались в кулаки. Но тут вмешалась Мария, тихо дотронувшись до рукава его камзола. Встав впереди Томаса, она с чуть натянутой улыбкой обратилась к Стокли:

— Зачем так, Оливер? Не нужно. Особенно по отношению к друзьям.

— Друзей я здесь не вижу, — жестко, с оттенком злобы выговорил Стокли.

— А вот я тебя считаю другом, — с нежной укоризной сказала Мария. — Другом и спасителем, как и Томаса. Я бесконечно благодарна вам обоим за то, что вы спасли меня от турок.

— И так-то она проявляется, эта благодарность?

— Не сердись на меня. — Она примирительно протянула руку, но Стокли отступил на шаг, вызвав в голосе Марии нотку недовольства. — Оливер, называя тебя другом — дорогиммоим другом, — я говорю от всего сердца.

— Тогда отчего ж ты столь неблаговидным образом предаешь нашу дружбу? Не только ты — вы оба.

— И каким таким образом я тебя предала? — спросила она с упреком. — Я что, в чем-то тебя обманывала? Говорила лживые слова?

Ответа не последовало, и Мария сокрушенно покачала головой.

— Я в самом деле относилась к тебе как к другу и благодетелю, и в этом отношении вы с Томасом равны передо мной. Ну а то, что он для меня несколько больше, чем друг, нисколько не умаляет моего к тебе отношения. Пойми это, дорогой мой Оливер.

— Не называй меня так! Если только ты не вкладываешь в эти слова тот смысл, какой хочу в них видеть я.

— Я отношусь к тебе с искренней симпатией. Пожалуйста, не оскверняй мои чувства.

Стокли, прорычав что-то невнятное, бросил напоследок горький взгляд на бывшего приятеля и, развернувшись, пошагал из сада прочь. Глядя ему в спину, Томас издал подавленный вздох.

— Быть беде. Помяни мое слово.

Мария в ответ покачала головой:

— Оливер хороший человек и добрый товарищ. Ну а это… Он опомнится.

— Остается лишь уповать на твою правоту, любовь моя, — после секундной паузы произнес Томас.

При этих словах сердце у него вспорхнуло, и он с волнением посмотрел на Марию. Та же с улыбкой светлой радости прошептала:

— Ну вот, теперь я знаю…

— …Томас, ты меня слышал? — кольнул слух раздраженный голос ла Валетта.