Меч и его палач

Про скондок то ли с похвалой, то ли с порицанием говорят, будто пелену их невинности смывает с них повивальная бабка – вместе с младенческой смазкой. Остается разве что пустой знак. Но в любви моей Китаны чувствовалось нечто первозданное, безыскусное и неподдельное, точно она впервые открыла для себя слияние тел. И при этом ни одного ложного и неловкого движения, ни единой фальшивой ноты – мастерство ее достигло тех высот, когда его уже никак не отличить от диктуемого естеством. Это не с чем было даже сравнить: все мои утехи с юными сверстницами, с Серветой и ее подружками, даже с Дочерьми Энунны были перед этим что прах. Что солома на ветру.

И когда на следующий день пришел ко мне Арман и спросил, как мне показалась моя неведомая жена, я ответил ему почти его же словами:

– Когда тебе достается в удел звезда небесная, нет смысла спрашивать, насколько она ярка. Чудо всегда равно чуду.

Я не успел еще насладиться ни телом, ни душой моей супруги, когда постиг всю тяжесть предупреждения моего эсквайра.

Их всех снарядили через неделю после моей свадьбы. Две тысячи отборных «мечей веры», возрастом от двадцати до сорока, блестяще обученных и уже ставших отцами хоть единожды. Ведь и Турайа понесла во чреве, что несказанно обрадовало всю родню Сейфуллы.

Я хотел записаться в ряды тех, кого Сконд посылал для замирения враждующих воинов Запада, но получил отказ. Вначале по-здешнему учтивый: моя жена еще не имеет от меня достойного плода, и долг мой – обеспечить наследника. Когда я попробовал настоять на своем – куда более жесткий: мне напомнили о присяге, о том, что я один из тех, на кого ляжет тяжесть соблюдения порядка в столице и окрестностях, и кстати о том, чем грозит дальнейшее неповиновение.

Вовсе не пожизненным заключением и садовыми работами. Время ведь настало особенное…

Теперь только и остается, что ждать. Я жду вестей. Турайа ждет первенца. Грегор со своими помощниками ждет наплыва раненых – их число мало зависит от того, пораженье это будет или победа. Ортос ждет родителей и своего обожаемого Армана, а пока то и дело бегает к нам с Захирой – это дитя всех матерей по причине малолетства открыто любуется зеленоглазой брюнеткой, которой легкое увечье лишь придает очарования. Варт-ад-Дунья ждет торжественных похорон.

XII. Лед и пепел сердца моего

Возьми в ладонь пепел, возьми в ладонь лёд;

Это может быть случай, это может быть дом.

Но вот твоя боль – так пускай она станет крылом;

Лебединая сталь в облаках еще ждёт.

Борис Гребенщиков

Палач убивает преступников – тех, кто уже мертв. Как правило, они безоружны, хотя, как я знаю, в старину допускалось единоборство между казнителем и его жертвой. Нечто вроде Божьего суда на случай, если земные судьи ошиблись. Ныне этот обычай истреблён как варварский.

Война приносит смерть вооруженным и по сути невинным. Ибо все мы вспоены величественной риторикой, вскормлены с конца копья млеком родины-матери нашей. Скольких из нас так подцепили за самое заветное и отправили защищать наши священные идеи и совсем не наши интересы!

Так размышлял я по причине сугубого безделья. Работы мне – по причине всеобщей увлеченности чужеземными политическими распрями – почти не случалось. Лихие поножовщики перестали разыгрывать бойцовых петухов перед своими женщинами, разбойники на большой дороге, очевидно, выказывали по отношению к жертвам такую галантность, что те не приходили к шерифу с жалобой, а справлялись своими силами, верность отсутствующим мужьям достигла головокружительной высоты. Даже мелкие воришки малость попритихли.

Китана за всю военную кампанию даже ни разу не потеряла кровей.

Что от меня за прок для Сконда?

Вести от наших миротворцев до нас доходили, но до отвергнутого военачальника, впрочем, таковым никогда и не бывшего, добирались редко и скупо.

И вот, наконец, известие, которым радуют нас глашатаи на всех перекрестках осенней столицы: наша небольшая армия с честью и великим успехом выполнила свой долг. Армия жива.

Армия. Не люди.

Великолепных воителей, искусство которых отточено, как лезвие клинка из вороной стали, осталось не более тысячи.

Впрочем, Арман впопыхах черкнул, что он возвращается. И Сейфулла с ним. И Рабиа.

И герой осады Вробурга Йохан Дарк дю Ли.

Незадолго до прибытия наших пахарей железной нивы я вернулся домой пополуночи: Ортик попросил сводить его к моему знакомому кузнецу, славному оружейному мастеру, а тот без рекомендации не одних сопляков-мальчишек к мехам и горну не подпускает, а и кого постарше. Ну и засиделись за разговорами.