Пётр метнул нож. Лезвие погрузилось в правое плечо бандита. Кацо обернулся на Петра, посмотрел на него каким-то странным взглядом. В этот момент Алим бросил карабин Мураду. Тот поймал его, прижал к плечу и выстрелил. Бандит упал с дыркой в голове, потянув за собой и девушку. Наля встала, зачем-то отряхнулась, зарыдала и бросилась к отцу. Григорий Тарасович обнял её, гладил по волосам и говорил:
— Ну, всё, всё. Успокойся.
Мурад стоял с карабином в руках, мелькнула мысль: «Может всех перестрелять? И золото наше?» Как бы угадывая его мысли к нему подошёл Муса и отобрал карабин.
— Так лучше! — пояснил он свои действия.
— «Там где пахнет золотом, пахнет и свинцом» — сказал Григорий Тарасович, глядя на убитого Кацо, обнимая дочку. — Почему же у нас так всё гладко? Почему нас духи не тронули? А наоборот, позволяют забрать сокровища?
— Потому, что это не золото — откликнулся Афанасий. — Для нас это стало достоянием нашего государства, нашего народа. Мы, конечно, получим вознаграждение за это, я надеюсь. Но мы его себе не присваиваем. Всё это будет принадлежать этой земле!
— Пафосно! — сказал Мурад.
— Но, думаю, он прав! — сказал Григорий Тарасович. — А как ты, Мурад, стрелял, не боясь попасть в мою девочку?
Чеченец пожал плечами:
— Ну, стало бы на одну русскую меньше, если бы промахнулся! Шучу. Я не знаю, я не боялся, когда стрелял. Я — чеченец! Я — мужчина! Я — воин!
Муса усмехнулся:
— Я тоже могу сказать: я — балкарец, я — мужчина, я — воин! Ты один, что ли такой? Тут все это могут сказать. Даже Настя!
— Правда, она не мужчина — улыбнулся Пётр. — Где ты так научился стрелять?
— На Кавказе. Где ещё? — удивился Мурад. — Это Алим любит с книжкой на солнышке посидеть. Кто же меня уважать будет, и говорить со мной будет, если я стрелять не умею?
— О чём же ты говорил с бандитами? — спросил Афанасий.
— Они чеченцы. Меня интересовал язык, сказки, легенды, тосты — Мурад улыбнулся. — Я интересовался всем, что хоть как-то связано с Шемаром. Я могу диссертацию написать о связи Чечни и Шумера! Зря вы надо мной смеялись! Я совмещал войну с работой.
— Никто над тобой не смеялся — сказал Афоня. — Сведём тебя с профессором Богуславским и пиши ты свою диссертацию на здоровье.
— Я его знаю.
— Тем более! Познакомишься поближе. Кстати, его не мешало бы сюда вызвать.
— Белочка — сказал Пётр ласковым голосом. — Иди сюда моя собака. Дай я пожму тебе твою мужественную лапу.
Лайка побрела к Петру, виляя хвостом. Все заулыбались. Как будто тучи развеялись, и выглянуло солнце, так легко и спокойно стало на душе у участников этих приключений. Опасность миновала.
Кацо похоронили в лесу. Его рюкзак, даже не заглядывая в него, нож и автомат отправили в пещеру, оставляя всё это местным духам.
На следующий день они отправились к рыбачьей избушке не берегу Чорола. Там отдохнули. Григорий Тарасович из гальки на берегу реки соорудил печку-каменку и, что-то вроде парилки из жердей и полиэтилена. Помылись с большим удовольствием, снимая с себя усталость и грязь странствий. Ребята даже побрились. Распили две бутылки водки, которых таскали с собой весь этот маршрут, забыв про них напрочь. Там же дали радиограмму в посёлок с просьбой отправить телеграмму в Москву, профессору Богуславскому, с кратким рассказом о находках и просьбой, если у него есть свободное время, приехать к ним. А через день на перегруженном катамаране сами отправились к посёлку.
Профессор Богуславский не прилетел, а буквально материализовался в поселке. Маленький, толстенький и очень живой человечек развёл бурную деятельность. Он подробно расспрашивал участников, описывал артефакты, заставил местную милицию их охранять, причём предварительно он описал все вещи и заверил опись печатью местного отделения. Короче спокойная жизнь кончилась.
Кроме всего прочего профессор торжественно пообещал в следующую экспедицию, он обязательно доберётся до меча Аркаима, и никакая Пужинка его не напугает (и ему верили), а, так же, обязательно раскопает «Курган Вождя».
Найденные у Акташа артефакты, были, в конце концов, благополучно переправлены в Москву и все участники этих событий, благодаря стараниям профессора Богуславского через год получили причитающееся им вознаграждение. Не десять миллионов, конечно, чуть меньше пяти. Но всё-таки! Лучше, чем ничего!