Мазепа

Доносчиком стал некий стародубец Суслов, который заявил русскому резиденту в Польше дьяку Никитину, что поляки собираются вернуть себе Украину и с этой целью якобы ведут активную переписку с Мазепой. Обвинения, которые выдвигались против гетмана, недвусмысленно демонстрировали, из каких кругов они исходили. Суслов заявлял, что Мазепа окружил себя «поляками» («все начальные люди»), что у Обидовского нет ни одного слуги казака, что у «казаков жалоба великая», что все их прежние вольности отняли, а земли все разобрали, что в милости только компанейские полки, в которых нет ни одного «природного казака», все поляки. Обвинял Суслов и архимандрита Киевского Кирилловского монастыря Иннокентия Монастырского в сношениях с Иосифом Шумлянским, что, учитывая недавние события, выглядело совсем фантастичным. Суслов заявлял, что имеет и некую «иную» информацию, которую скажет только лично царю.

Его действительно направили в Москву, где выяснилось, что о недовольстве казаков он слышал от людей Палея, бежавших из Переяславского полка. Копию речей Суслова направили Мазепе, при этом Петр велел написать, что слухам не верит и в гетмане не сомневается. Вслед за этим в Батурин направили и самого доносчика с позволением его пытать.

Примерно в это же время в Москве появились еще два доносчика — бунчуковый товарищ Данила Забелин и гетманский придворный Андрей Солонина. Оба они проворовались и теперь опасались войскового суда, а потому и решились попытать счастья в Москве. Любопытно, что обвинения у них были схожие с обвинениями Суслова: они заявляли, что Мазепа соединяется с поляками, и говорили хулительные слова в адрес его матери-игуменьи, называя ее ведьмой (то есть опять-таки критика была направлена в сторону союзного с Мазепой украинского духовенства).

Забелина и Солонину также выдали гетману, и в Батурине состоялся над ними войсковой суд, приговоривший их к казни за донос. Но Мазепа «проявил христианское милосердие» и сохранил им жизнь[374]. Во время допросов выяснилось, что обвинители не придерживались в своей клевете на гетмана никакой логики. С одной стороны, они заявляли, что Иван Степанович соединяется с поляками, а с другой — что тот сам направил в Крым Петрика и что во время Азовских походов вел тайные переговоры с султаном (в частности — под Кизикирменом). Под угрозой пытки Забелин сказал, что ехать в Москву с доносом ему посоветовали слуги Шереметева. Сам Борис Петрович при встрече в столице якобы порекомендовал ему ни к кому из бояр не обращаться, но дожидаться возвращения царя из похода, чтобы лично рассказать ему о своих обвинениях. Трудно сказать, говорил ли что-нибудь подобное Шереметев или, может быть, он таким образом пытался ограничить разрастание слухов о гетмане по Москве.

Это уже было так серьезно, что Забелин попал на дыбу, на которой он кричал, что все говорил пьяным и никто его не подговаривал. Эти свои слова он повторил многократно, и Мазепа приказал его пощадить.

Скорее всего, эти доносы были действительно следствием стихийного недовольства казачества и никакие политические группировки за ними не стояли. Поэтому гетман и мог так милостиво отнестись к своим врагам. Правда, такое христианское милосердие особенного впечатления на народ не оказывало. У восточных славян традиционно больше уважают тиранов-диктаторов, заливающих кровью свою страну, чем просвещенных интеллигентов. Что касается старшины, то ни в коем случае не следует упрощать ту ситуацию, в которой находился Мазепа даже в этот самый стабильный период своей жизни.

Отношения внутри элиты Гетманщины были крайне напряженными. При всей хитрости, ловкости и умении Мазепы маневрировать, смягчать острые углы и создавать баланс сил конфликты возникали даже между его ближайшим окружением.

Казалось, Иван Степанович сумел сделать очень сильный шаг, примиряя с фактом своего гетманства старую левобережную элиту: в январе 1698 года его любимый племянник Обидовский женился на дочери Кочубея Ганне. Венчал их сам Стефан Яворский[375]. Учитывая то, что Обидовский готовился в преемники по булаве, такой брак значил очень многое. Но Обидовского не любили. Образованный, талантливый… Самым обидным для многих было то, что он не был бездарным протеже своего дяди, а вполне заслуживал своего высокого положения нежинского полковника. С другой стороны, Обидовский, родившийся в Правобережье и получивший прекрасное образование, обладал замашками шляхтича, что не могло не колоть глаз «природным» казакам. Постоянные ссоры возникали у него и с другим высокопоставленным родственником Мазепы — полковником киевским Мокиевским. На официальных банкетах у них доходило до открытых оскорблений, они хватались за сабли и не стеснялись в выражениях[376].