Матрица÷Перематрица

— Погодите! — прохрипел он. — Погодите!

Все трое разом повернулись. Бездомный, который к ним приближался, был одет в драное пальто. Копна длинных свалявшихся волос полностью скрывала лицо, из-под нее выступала лишь не менее спутанная борода. Растительность на руках была такой длинной и густой, что клоками торчала из манжет, словно взрыв на фабрике диванной обивки.

— Они изменили мне внешность! — стенало существо. — Да! Я копия знаменитости! Шмурфеус!

— Откуда ты знаешь мое имя? — рявкнул Шмурфеус.

— Господи, — выговорила Клинити, всмотревшись. — Иуда!

— Они сделали из меня кузена Итта! — продолжало волосатое существо. — Жулики! Обещали Блейка Карригана. Но только посмотрите, на кого я похож! Шмурфеус, Клинити, я горько раскаиваюсь, что вас предал! Простите меня, Христа ради!

— Иуда, что ты здесь делаешь?

— Дальше по улице — адепты, — шаркая, проговорил Иуда. — Я вас предупреждаю. Я готов на все, лишь бы загладить свое предательство…

— Адепты, — прошипел Шмурфеус, оглядывая улицу.

— Я их отвлеку! — Слова Иуды тонули в густой массе отвратительных волос, покрывающих все его тело. — Завяжу драку, а потом уведу их по Шафтсбери-авеню. Это даст вам время на то… на то, что вы задумали.

— Спасибо, Иуда, — сказал Шмурфеус.

— Надеюсь, меня убьют, — проговорил Иуда и снова зашаркал, волоча полы драного пальто, словно шлейф подвенечного платья. — Я думал, что с волосами буду выглядеть клево. О господи, лучше бы я остался лысым! Я пытался их сбрить — после того, как понял, что ВМРы меня надурили, — но они снова отрастают! В секунды! Это как в сказках про исполнение желаний! Я проклят!

— Нам нельзя мешкать, — перебила Клинити.

— Еще одно, — сказал Иуда, поднимая рукав, плотно набитый волосами, и трогая Шмурфеуса за локоть. — Они показали мне правду! Правду!

— О чем ты?

— О том, что мы все позабыли! Мы когда-то это знали, но постарались забыть! Теперь я вновь знаю, и мне хочется умереть! Умереть!

Он метнулся в сторону и зашаркал по улице.

— Иуда, — крикнул вдогонку Шмурфеус, — о чем ты говорил?

Однако тот уже бежал прочь. Сальные волосы кометой развевались сзади.

Они быстро поднялись по ступеням белого строения и смело вошли в вестибюль.

На вопрос о Мусью девушка за стойкой отправила их в ресторан на втором этаже.

— Он вас ждет, — сказала она.

— Странно, — заметила Клинити, когда они вошли в лифт. — Мне не понравилось слово «ждет».

— Может быть, Ораковина его подготовила, — предположил Шмурфеус.

— Может быть, — с сомнением ответила Клинити.

&&&-:

Ресторан был заставлен зеркальными столиками. За самым длинным, у дальней стены, сидела пара, величаво взирая на собравшихся. Женщина была красива. Мужчина — нет. Его длинный, массивный нос настолько сильно выдавался вперед, что казался слепленным из воска. Глазки были свинячьи, то есть — розовые, жирные, с морщинками в уголках, отходящими наподобие поросячьих хвостиков.

Шмурфеус, Немо и Клинити подошли к столу.

— Ты, — сказал Шмурфеус, складывая руки за спиной, — Мусью.

Длинноносый поднял глаза, раздул ноздри и с силой втянул воздух. Взгляд его остановился на Клинити. Немо подумал, что этого человека окружает аура непоколебимой самоуверенности.

— Шмурфеус, — сказал длинноносый.

— Нас послала Ораковина, — произнес Шмурфеус.

Едкая улыбочка тронула губы Мусью.

— Кель рандеву! — воскликнул он и внезапно затараторил: — Доб’ое ут’о! П’ославленный Шму’феус, нес па? А это, я так понимай, Клинити, ма шери, шерше ля фамм, ай люли, се тре жоли, флер д’оранж, пье-де-пуль, и Немо, тьен, п’ошу, п’ошу садиться. Сан фасон! Манифик! Же не манж па сиз жур! Тет-а-тет, визави, бомонд, амикошон. Анкор юн тас де кафэ.

Он погладил щеку и улыбнулся еще шире.

— Есть ли у тебя, — спросил Шмурфеус, несколько опешив, — ценная указка? Ораковина сказала…

— Натюральман, — перебил Мусью, — как это у вас гово’иться, на самом деле я не есть француз, я есть отшень умный, я могу гово’ить по-английски, если вам так больтше пон’авит-ся, но п’едпочитаю парле франсэ. О-ля-ля! Ле фромаж, кель домаж. Ноблес оближ. Эст пан рэпу аконтраву. Ви знай, потшему я п’едпочитай парле франсэ?

— Почему? — спросила Клинити.

— Потому што на этот язик лутше всего ругайся, как смо’каться в тонкий шелк. Филь-де-перс! Я показать. — Он прочистил горло. — Камамбер! Бри де Мо! Рокфор! Бле де Кос! Рамболь! Жульен! Дор блю!

Он улыбнулся и склонил голову набок.

На Немо тирада произвела очень сильное впечатление.

— Можете повторить последнее? — Ему хотелось запомнить словцо, чтобы при случае ввернуть в разговор.

— И часто вам приходится ругаться? — спросила Клинити.

Однако Мусью не отвечал. Он в упор смотрел на Клинити.

Неловкая тишина растянулась с секунды до полминуты. Наконец мадам вздохнула.

— Прошу извинить моего мужа, — сказала она. — Он любит пустить пыль в глаза новым знакомым.

Мусью сидел абсолютно неподвижно, его улыбка становилась все более и более пугающей.