Матюшенко обещал молчать

— Вот и будет тебе Алеко, — сказала племяннице. — А что? Пойдут цыганята: глазки черненькие, веселые, плясать будут!

Галина рассердилась и в пятницу уехала на два дня в Зарасай, где отдыхала ее давняя школьная подруга.

— Глупая, — смеялась тетя Тама, — никогда не знаешь, где твое счастье. Выдумала себе Смоктуновского. Может, Реут и есть то, что надо. Закончил строительный институт...

Но Галина напрасно уезжала. Гурский не приехал ни в пятницу, ни в субботу. Виктория эти дни терпеливо сидела дома, несколько раз ходила его встречать. Но в воскресенье Витковским принесли телеграмму, в которой Марат Константинович сообщал, что приехать в этот раз не сможет, «попалась приличная халтура», всех целует, а всем знакомым передает большой привет.

Телеграмму принесли в шесть часов, а уже в половине девятого — еще дети Виктории копались во дворе — самой Виктории и след простыл. И черт бы с ней, да над Лесной улицей с самого обеда собиралась гроза. Жирные тучи клубились со всех сторон, и, хотя еще не сверкало, стало быстро темнеть.

— Что же она делает, дурища! — не выдержала тетя Тама и побежала во двор к Витковским. Дети Виктории поужинали без матери и уже ложились спать. Девочка проворно раздевала брата и укладывала его в постель.

— А где же мама? — стыдясь своего сладенького голоса, спросила тетя Тама.

— Мама пошла в кино.

— А вы не боитесь одни?

— А чего бояться? — сказала девочка.

— Ну, а если гроза, молния, неужели не боитесь?

— Так мы ведь дома. И потом, у нас крыша железная. А если крыша железная — молния в дом не ударит. Так папа говорит. Мама специально выбирала дом с железной крышей...

— Ну-ну, — только и сказала тетя Тама.

Дома она долго смеялась

— Ну его к черту, я-то чего переживаю. И откуда он на мою голову взялся!

Смех смехом, но всю эту неделю в ожидании неприятного визита она не в шутку волновалась. Теперь наступила разрядка. «Пронесло! Живем, братцы!» И когда приехала с последним автобусом Галина, пришел Вадик, тетя Тама, собирая на стол, выставила мужу коньяк, а молодым бутылку хорошего армянского вина. За ужином смеялись над Галиной: что она, так и будет каждую субботу уезжать, может, стоит все же взглянуть на Реута? И на чем свет стоит поливали Викторию.

Надо сказать, что за прошлую неделю из многочисленных кавалеров Виктории — иногда ее провожали плотной толпой, — как того и следовало ожидать, выделился и единолично завладел инициативой один — долговязый плотный субъект, в общем вполне интеллигентного вида, с морщинистым ироничным лицом. Уже не раз его видели с Викторией в центре городка, он ходил всегда в одном и том же длинном свитере, курил трубку и руки постоянно держал в карманах. Тете Таме он даже понравился. Виктория держалась с ним бесцеремонно, как и с мужем. Иногда он носил за ней сумку с продуктами — трубка в зубах, в кармане газета и невозмутимо невинный взгляд поверх голов любопытных. Опытному глазу была заметна меж ними некая дистанция: долговязый не был фатом, не лип, как прочие, и, возможно, просто-напросто был рабом мужского тщеславия и стадных курортных правил. Однажды в универмаге они с Викторией выбирали для Марата Константиновича финские кримпленовые брюки. Вадик тоже тогда купил себе такие брюки, он стоял в очереди и слышал, как, пряча покупку, Виктория сказала долговязому: «Мой будет доволен, как слон». — «Ну вот и слава богу, — отвечал тот, — главное, чтоб всем было хорошо».

Вадик, наверное, уже в десятый раз рассказывал этот эпизод, показывал, как долговязый не без смущения прикидывал на себя брюки, они ему были до колен, тетя Тама закатывалась от смеха, а дядя Вася под шумок хватил лишнюю рюмку коньяка, когда во дворе у Витковских скрипнула калитка...

На улице было черным-черно. Как море, Шумел под ветром молодой сосновый лес, и первые капли дождя уже стучали в стекло веранды. Над крыльцом у Витковских горел большой круглый фонарь, освещая темный фасад дома, часть двора, мокрые цветы на клумбах и аккуратную, посыпанную гравием дорожку, ведущую к гаражу и уборной. Гурский появился в полосе света, как циркач, — опля! — сделал ручкой выглянувшей из окна тете Таме — я потом зайду! И слегка очумевшая тетя Тама кулем отвалилась от окна.

— Ну вот, — сказал дядя Вася и быстренько налил себе еще коньячку. — Тебе налить? — заботливо спросил супругу.

— Налей, — сказала тетя Тама. — Вот тебе и Марик. Ловко он ее...

— Как птичку!

Дядя Вася выскользнул из-за стола, прихватив томик Сименона, который как раз была очередь читать тете Таме, и юркнул из комнаты.

— Если придет, налейте ему вина, — посоветовал уже с порога. — А то коньяк слишком возбуждает.

Через минуту Гурский выскочил на крыльцо и, растерянно озираясь, позвал жену:

— Виктория! Виктория! Алло, Виктория!

Потом прислушался. Ровно и деловито шуршал в огороде и в саду теплый грибной дождь. Гроза обошла городок стороной, в разных концах поблескивало, но грома не было слышно. Одинокий мотоциклист промчался по шоссе, и темнота, сомкнувшаяся за ним, сделалась еще черней и гуще.

Не получив ответа, Гурский снова метнулся в дом.