В ответ на это приношение девица сплетает косарю венок из колосьев и васильков. После начинаются веселые хороводы, мужчины и женщины, хозяева и работники — все входят в цепь хоровода и кружатся вокруг зеленой яблони. Если при этом случится, что к месту увеселения подойдет любопытный прохожий, к нему бросаются девицы-веницы и связывают руки, требуя выкупа (вена!), а получив таковой, втягивают его в хоровод, и он становится гостем.
Ясно, что эта церемония имеет в виду изобразить свадьбу, сопровождавшуюся выкупом, или Веном. Всякая девушка — работница в доме, и если она выходит замуж, то дом лишается рабочих рук. «Жита венить некому будет!» — отвечали сватам в Юрьевке. А те отвечали другой фразой: «А мы дадим вено!» Сам глагол, относящийся к бракосочетанию — венчать — имеет не только тот смысл, что на голову брачущихся кладут венец; в древнее время их венчали венками из колосьев и цветов: и потому венчать обозначает: «возложить венки на их головы». Венок был, с одной стороны, символом брака, а, с другой, символом вена, т. е. стоимости ржаного или пшеничного поля. И название «нива» — испорченное «вено»! В Юрьевке (село Новомосковского уезда, Екатеринославской губернии) говорили: «Они пошли вдвоем ниву венити!», когда хотели сказать, что какая-либо парочка недавно поженилась.
Таким образом, в этом описанном Мармье обычае мы видим Зажины и Спожины — два празднества, идущие из седых, еще языческих времен. Эти же празднества справлялись и в Юрьевке, как и в Антоновке на Задонье.
Осенью крестьяне занимались приготовлением табака возле очага, и в это время шли (вероятно, сказителями были старики) рассказы, старые песни о прошлом, сказки про фей, как говорит Мармье. Нам кажется, что эти «феи» были никем иным, как Русалками либо Богинями, как например, Щедрыня-Лада. Конечно, Француз понял лишь применительно к своему, романскому пониманию. У Французов нет в мифологии Русалок, а есть только Феи.
Вместе с тем мы можем заметить, как исчезли из быта Мекленбургских Славян Осенние праздники, или Овсени. Они уже сто лет тому назад были заменены чем-то вроде посиделок, во время которых все же рассказывались старые сказы и песни прошлого. Осталась, таким образом, лишь одна часть этих празднеств, та часть, где передавалась грядущим поколениям словесная традиция прошлого, история, космогония, верования и обычаи. Именно Овсени были этим днем в жизни древнего Славянства, когда передавалась традиция и когда подросшие мальчики становились равноправными членами общества после пострижения им волос по-мужски и после испытаний как в ловкости, силе, уме, так и в знании традиции прошлого.
Рождество — это время, как говорит Мармье, «когда все родственники встречаются и когда все друзья собираются вместе, когда все соседи идут друг к другу, как бы сообщая счастливую новость. Уже хозяйка приготовила пенистое пиво, блюда из сухого изюма, которые появляются только в исключительно торжественных случаях, и подарки, предназначенные членам семьи, обитателям дома и приглашенным».
«В Сочельник все находятся в одной комнате, но комната, где заперты подарки, хранит чудесную тайну приготовлений, и благодаря разным таинственным признакам видно, что там готовятся большие события. Дети кричат и прыгают, девушки воображают, какие новые украшения они получат, а мужчины, несмотря на их стоицизм, начинают проявлять признаки нетерпения. Наконец открывается дверь и перед глазами восхищенных зрителей является елка, сверкающая множеством огней. По обеим сторонам ее стоят столы, полные подарков, угощения и всяких лакомств. Все с криком бросаются каждый к своему пакету, смеются, радуются и вечер заканчивается песнями и веселым ужином».
Мармье называет елку «этот религиозный символ». Из его описаний не видно, вся ли Германия праздновала в эти времена елку или только одни обитатели Мекленбурга.
Автор говорит, что Рождество — любимейший праздник Мекленбургских фермеров и что его можно сравнить только со свадебными торжествами, когда выдают замуж или женят детей с фермы.