Мать и сын

Постепенно дело склонялось в сторону «возможно», а вслед за этим даже в сторону определенного «нет», по причинам и вследствие обстоятельств, которые я подробно изложу позже. Чтобы достаточно раскрыть замысел, я должен представить вам краткий обзор событий за примерно пятилетний период, последовавший за моим знакомством с ректором Ламбертом С. и его тайной церковью.

Далеко не все из того времени приняло в моих воспоминаниях связную форму: многое я могу припомнить лишь в общих чертах, а многое попросту растворилось в алкогольном тумане и пьяных слезах.

Странность того периода — примерно с начала до середины шестидесятых годов — состояла в том, что со мной происходило всякое, но в то же время ничего не менялось. Все кажущиеся изменения, благодаря трусливым отсрочкам, были стабилизацией моего маложизнеспособного существования. Все, что я предпринимал, оказывалось слишком поздно. Я по-прежнему как можно дольше тянул с принятием решений и продвигался вперед исключительно поэтапно, неуверенными мелкими шажками, что не решало ни одной задачи: я отдался борьбе с надуманными проблемами, которые также доводил только до надуманных решений.

Когда в году 1963 от рождества Христова — пятнадцать лет спустя после моего литературного дебюта — впервые, благодаря скромному успеху моей книги «По дороге к концу», мое писательство было вознаграждено чем-то вроде человеческих доходов, я был вынужден принять решение, но осуществить его осмелился лишь десять лет спустя: покинуть страну, в которой имел сомнительную привилегию появиться на свет и еще более сомнительное преимущество жить и существовать. Вместо этого я купил домишко в унылом уголке Фрисландии и первым делом ударился там в запой и хандру.

Появление вышеупомянутой книги принесло мне — ведь за все в жизни приходится платить — бурный ажиотаж в отношении моей работы и личности: я провинился в «богохульстве», опорочил нравственность, «подорвал брачную мораль». Вместо того, чтобы просто махнуть рукой на эту дурацкую грызню, я по своему ущемленному тщеславию и наивности ввязался в бессмысленную полемику с «позитивно-христианской» частью населения. Об этом периоде я говорю неохотно, не люблю, когда об этом упоминают и, если бы это не было важно здесь — не хотел бы больше ни говорить, ни писать об этом. Все это кажется мне постыдным: я испытывал как нечто вроде «и. о. стыда» в отношении того, что эта оголтелая орава вменила мне в вину, так и сам стыд за мои ничтожные и не достойные ни меня, ни моей работы попытки защититься. Многое остается необъяснимым. Нет, я никого ни в чем не виню, кроме себя самого: почему я допускал, чтобы на меня изливались потоки угрожающих и язвительных писем, ночных оскорблений и угроз по телефону, (интернациональный телефонный тариф действует)? Кстати, теперь, как по мановению волшебной палочки, все это прекратилось.

Я был «не в себе»: с истинно самоуничижительным вниманием, «достойным лучшего применения», я продолжал следить за шумихой и бессодержательными публикациями в отношении моего так называемого богохульства, и ввязывался в дебаты, не имевшие отношения ни ко мне, ни к сути моей работы.

Со временем, однако, происшедшее заставило меня привести мысли в порядок: если религия через свое учение, столетие за столетием, может порождать подобное сумасшествие, имеет ли тогда она какую-либо законную причину для существования? Разве не была в таком случае религия просто-напросто неврозом и «опиумом для народа»? И не было ли лучшим выходом запаковать ее в несколько пластиковых мешков да и отдать мусорщику? Если это было так, тогда в высшей степени огорчительно, что сия религиозная чушь так долго меня интересовала и даже прокралась в мою работу.

Когда по ночам бушевал ветер, я, в пьяной бессоннице ворочаясь в своей постели в доме «Трава», пытался сделать какие-то выводы. Я не смог прийти к исчерпывающему политическому или историческому доказательству предосудительного или позитивного характера религии, однако решил следующее: имеет ли смысл плевать против ветра, уж лучше сразу подписать протест против того факта, что человек рождается с двумя руками, а не с тремя или с одной.