Мастерская

В один прекрасный день Беба решила оживить торговлю, начавшую было замирать. Пусть ее мысль и отступает перед абстрактными понятиями, но зато в практических вопросах ее изобретательность не знает пределов. Беба достала старые покрывала, наволочки и платья – приданое матери и бабушки – и принялась срисовывать с них узоры: гирлянды из плюща, венки из роз, треугольники, шестиугольники и пирамидки. Она переводила рисунки на кальку и несла к формовщикам. Те делали трафареты для стекольных мастерских, где их перерисовывали вручную или переносили на стекло точно переводные картинки. Рисунки годились для бра и ночников, отлично смотрелись на фарфоре, фаянсе и обычном стекле. Часть пошла на оформление абажуров. На репс и сатин – лилии и сирень, на полотно – меандр, а на пергамент – зигзаги и полумесяцы. Нет, хватит с нее всей этой хрустально – люстровой классики – «мини – водопадов», «каскадов», «бус» и «шагреней». Беба создала новые формы светильников – «колокольчик», «свирель», «трефовый туз», выгодно отличавшие их вещи от изделий других мастерских.

Копаясь в чуланах, так что все волосы потом были в паутине, Беба отыскивала новые сюжеты для рисунков: то чайный сервиз с маркизами, то старые цветные литографии, фрески из церкви Константина и Софии, то изделия ручной заботы двадцатых – тридцатых годов с константинопольскими, александрийскими и восточными мотивами. Сидя в мастерской, Беба одной рукой держала трубку телефона и передавала заказы, а другой заканчивала очередной рисунок. А когда сидевший рядом Власис отрывался от счетов, чтобы обмакнуть в кофе сухарик, Беба бросала на него такой уничтожающий взгляд, что у него начинали дрожать руки.

На субботние встречи Беба стала брать альбом с образцами, как другие женщины берут с собой вязание. Показывала рисунки Рахутису и Малакатесу, а те разглядывали их с большим интересом. Васос подносил альбом к самым глазам – казалось, ему хочется заблудиться и навсегда раствориться в их диковинных узорах. Спирос же, наоборот, держал альбом на расстоянии, словно хотел охватить рисунки в перспективе, уловить их общую идею. Теперь поводом для нескончаемых споров служили рисунки. Друзья вспоминали случаи из семейной жизни, старых знакомых, давно оставленных женщин, места, в которых бывали или мечтали побывать. Власис не мог отвести глаз от жены. Ее волнистые волосы обрамляли белое лицо, губы раскрывались, будто рана; глядя на ее декольте, он представлял себе родинку меж грудей, ту, которой он мог любоваться часами.

Но постепенно заказчикам новые сюжеты примелькались, спрос на них пошел на убыль; прошло и увлечение Бебы. За это время она успела поднакопить деньжат и вложить их в акции. Акции она держала в мастерской, в маленьком сейфе, вместе с жемчужным колье и рубиновой брошью – старинными семейными реликвиями; ключи от сейфа хранились у нее.

После обеда Беба выбирала какой – нибудь журнал и усаживалась перед телевизором, глядя на экран отсутствующим взором. Иногда она предлагала Власису куда – нибудь сходить, но тот, как правило, не изъявлял особого желания. Тогда она брала черную бисерную сумочку и уходила одна, покупала сигареты, заходила в булочную за галетами для Власиса. Перед авторемонтными мастерскими всегда околачиваются молодые ребята в спецовках, выпачканных маслом и мазутом. Когда она проходит мимо, они всякий раз отпускают ей вслед шуточки, и их перемазанные физиономии расплываются в белозубых улыбках. Чтобы попасть туда, где можно вздохнуть свободно, ей нужно перейти железнодорожное полотно, пересечь улицу Константинуполеос и выйти на площадь с памятником благотворителю Флемингу3. Там, в маленькой кондитерской, Беба усаживается за столик под перечными деревьями и ждет, пока ее обслужит полный, смуглый официант родом из Салоник.

Звать его Димитрис. Он недавно демобилизовался и пока работает официантом. Собирая стаканы и вытирая столы, он всегда улучит минутку спросить, как ей понравились бисквиты или мороженое. Иногда он тайком приносит ей безе или миндальное пирожное, завернутое в салфетку, и тут же уходит, прежде чем Беба успеет отказаться. Мало – помалу он привык беседовать с ней, как бы исповедоваться, изливать душу. Димитрис мечтает наняться матросом, чтобы удрать потом в каком – нибудь порту подальше от родителей и сестер – у него в Салониках одна замужняя сестра и две незамужних, – и начать новую жизнь. Все дело только в матросском билете. Нет ли у нее знакомого, который мог бы устроить ему такой документ? Когда он, склонившись над ней, что – то говорит ласковым шепотом, его колено, как бы невзначай, касается ее колена. Беба резко меняет положение, поправляет юбку и сдвигает колени. Глаза ее мечут молнии из – под опущенных ресниц. Она доедает пирожное и уходит, оставив на столике плату и чаевые.