Мастеровой. Магия и пули

Вояж в Питер был вызван желанием вырваться из захолустья в пышную столицу, где другое окружение, а не жалкое тамбовское. Пусть на несколько дней, но почувствовать себя не провинциалкой, а желанной гостьей высокорожденной особы. Да и кавалеры в Петербурге — не чета тамбовским.

Прием у Софьи Александровны ей понравился. Все было мило и душевно. Великая княгиня их благодарила, говорила о растущей роли женщин в современном обществе. Не обманул ожиданий и последовавший за приемом бал, где в Юлию Сергеевну буквально вцепился гвардейский офицер. Он хвалился состоянием и перспективами, обещал писать в Тамбов, а затем, отпуск испросив, прибыть туда лично, дабы «увести с собой блестящий цветок из провинции». Про «цветок» говорил и Николай, потому Юлия осталась равнодушной. Наверное, у столичных Осененных говорить такие комплименты, как обычай бриться по утрам. Офицер остался без награды.

Праздник завершился, поезд поутру привез учительниц в Петербург. До отправления московского оставалось много времени, и Юлия позволила себе променад. Конечно, юной барышне без сопровождающего некомильфо, но когда еще выпадет случай…

Возблагодарив бога, что надоумил ее согласиться на питерский вояж, девушка заглянула в Исаакиевский собор, считавшийся в городе разночинным. Сюда заходила и чистая публика, и мастеровые с заводов. Перекрестилась, купила свечек, поставила перед иконой Спасителя, двинулась к Николаю-угоднику… И тут ее словно током прошибло.

Это был он…

Столько месяцев она гнала от себя мысли о Федоре, но до конца вытравить их не могла. Жадно впивалась в скупые строки газет, сообщавших о визите князя Юсупова во Францию в ноябре прошлого года, после чего тот исчез из вида репортеров. Мог задержаться во Франции, решая государевы дела. Он теперь — большой человек. Может, возвратился в Тулу. Но чтоб здесь…

Встретившийся ей мужчина рассеяно мазнул по Юлии взглядом и отвернулся. Одет в пальто с каракулевым воротником и такую же шапку-пирожок, как господин средней руки. Князь такое не наденет. Короткая борода клинышком. Федор растительности на лице не носил. На носу круглые очки с маленькими стеклами в стальной оправе, а ее бывший жених обладал отменным зрением. Нет, не он.

Юлия вернула в сумочку ключ от тамбовской квартиры, устыдившись шальной мысли — швырнуть его в спину мужчине, убедиться, что его не охраняет Зеркальный щит, о котором писали газеты. Коль сделала бы такое, да тем более в храме, сочли бы сумасшедшей.

Обозналась. Видимо князь, совершенно недоступный Юлии теперь, глубоко проник ей в душу, не желая отпускать ее на волю. Потому мерещится ей в похожем человеке.

Господи, какая же она была дура!

***

Было больно. Заметив Юлию, покупающую свечки, Федор словно покрылся льдом изнутри.

— Закрой варежку, — одернул его Друг. — Да, это Соколова. Выглядит прекрасно, ничуть не хуже, чем в тот день, когда вручил ей обручальное кольцо. Значит — расставание с тобой жизнь ей не испортило. А вот нам с тобой досталось.

— Не трави душу! — буркнул Федор.

— Ну, а ты оттай! Аккуратно обойди за колонной и давай к выходу. Не забудь — она свидетель, способный открыть наше пребывание врагу. Зря послушался тебя, дескать, прогуляемся по Питеру, засиделись, мол. Ну, и что в итоге? Если вдруг столкнешься с ней — ни за что не узнавай. Глаза в сторону и вперед.

— Лучше ты…

Друг, завладев браздами управления, проложил курс на выход. Как назло, этот курс вывел на Юлию — лоб в лоб.

Ее глаза расширились. От ужаса, удивления, радости — не понять. Разбери, что на уме у женщины! Друг отвел взгляд в сторону, якобы, не интересуясь тамбовской учительницей, и вышел из Исаакия на морозный воздух. Не оборачиваясь, быстрым шагом устремился прочь, поймал извозчика и приказал немедля гнать на вокзал, чтоб оттуда ехать в Гатчину. Вдруг Юлии взбредет в голову догонять — поведение женщины непредсказуемо по определению.

Семь бед — один ответ. По возвращении в Гатчину их ждала работа. Во избежание раскрытия личности Федора Емельянова, по легенде — бывшего студента Киевского университета, а потом еще учившегося в Париже, дель Кампо сюда взят не был. За аэроплан ему выплатили отступные, пригрозили казнями египетскими, если даже и во сне обмолвится с кем летел, после чего отпустили с миром. Без него безвестный и нетитулованный «Емельянов» никак не мог доказать генерал-лейтенанту Александру Матвеевичу Кованько преимущества «Авиатика» перед французскими и британскими аэропланами со знаменитым роторным двигателем «Гном». В качестве рекомендации сомнительный инженер предоставил только письмо из разведуправления Генштаба, из чего начальник Гатчинской воздухоплавательной школы сделал вывод: перед ним спалившийся агент, коего Генштаб намерен укрыть в тихом месте, ни в малейшей мере не заботясь о его пригодности к воздухоплавательной работе.

— Александр Матвеевич! — горячился Федор. — Слово чести офицера, «Авиатик» и его рядный двигатель куда пригоднее для практического военного воздухоплавания.