Мастера иллюзий. Как идеи превращают нас в рабов

Итак, мировые религии мыслят цифрами — это своего рода медиапроект, как телевизионные каналы, стремящиеся привлечь внимание как можно большей аудитории. Но если ТВ-маркетинг — явление секулярной эпохи, созданное и направляемое людьми, стремящимися получить прибыль, то тут сама религия «научилась» завоевывать аудиторию, жертвуя своими распространителями. Мир был наполнен симулякрами задолго до появления средств массовой информации; именно сходство задач и способов распространения религий и медиапроектов путало исследователей, обвинявших церковных иерархов в корыстности и осознанном использовании паствы в своих интересах. Между тем, марксистский взгляд на религию как на «опиум народа», при помощи которого церковнослужители используют верующих в своих целях, корректен лишь для некоторого процента случаев. Религия остается корыстной даже при полном бескорыстии ее служителей (подробнее мы поговорим об этом в следующей главе).

Не слушайте, что говорит женщина, смотрите, что она делает, советовал Оскар Уайльд. Трудно сказать, насколько это верно по отношению к женщине, но по отношению к мемплексу — на все сто. Мемы утверждают одно, а делают совсем другое. Проповедуя нестяжательство, христианская церковь всего за несколько веков превращается в богатейшую в Европе организацию, проповедуя любовь к врагам, — в организатора религиозных войн и проповедника нетерпимости. Лицемерие? И снова ответим: нет. Я постараюсь показать, что это не осознанная ложь, а закономерность — в процессе своей эволюции религии и идеологии выработали способность казаться, причем даже тем людям, которые не являются их адептами, совсем не тем, к чему на самом деле увлекают. В универсальной морали, интернационализме и милосердии мировых религий верующие и даже многие атеисты видят этическую революцию, тогда как правильнее было бы видеть в них качество, полезное прежде всего для выживания и распространения мемов, при том, что этические плюсы, которые они несут, являются не чем иным, как своего рода «побочным эффектом» этих полезных для их мемплексов черт. Такой подход позволил бы избежать многих серьезных заблуждений, связываемых с религией.

Но означает ли это, что религии в основном являются мемплексами-паразитами, а не мемплексами-симбионтами? Однозначного ответа нет. Если смотреть на проблему религии с точки зрения мема, то идеальным для ее существования было бы полное освобождение человека от тяги к земному, превращение его в зомби, чья интеллектуальная деятельность сводится лишь к хранению и распространению вероучения. Однако не будем забывать, что паразитические мемы возникли на плодородной почве собственных задач и устремлений человека, и как бы они ни преуспевали, достичь идеальной ситуации с носителями-зомби им не удастся никогда. У любого человека, как бы фанатично он ни был привержен религии, есть собственные желания — и как бы мнимый грешник ни порицал себя за эгоизм, он никогда не освободится от них. К тому же процент фанатиков относительно мал: большую часть своих последователей религия не способна мотивировать ни на мученичество, ни на миссионерство — или хотя бы на пристальное изучение священных книг (вот почему религиям приходится вырабатывать формы, где фанатики доминируют — как, например, монастырь). Наконец, религия вынуждена в определенной степени заботиться о своих носителях: священные книги содержат массу предположительно полезной для человека информации — экзистенциальных установок вроде «плодитесь и размножайтесь», нормативных правил, направленных на сглаживание конфликтов между членами общины, — все это действительно повышает биологическую адаптивность верующих.

Обобщая сказанное, я предложил бы такую формулу: везде, где религия не служит людям, она служит самой себе. Интересы человека и интересы самой религии, таким образом, варьируют от эффективного симбиоза до полного паразитизма. Важно четко отделить одно от другого, не сводя сущность религии ни к одной из этих крайностей.

Есть ли разница между «примитивными» и «развитыми» религиями?

При чтении этой главы может сложиться ложное впечатление, что мировые религии с момента их появления оказались «счастливчиками», получившими от своих создателей сразу десяток оптимальных для выживания черт. Это противоречило бы самому принципу естественного отбора. Нет, как я отчасти показал в предыдущей главе на примере борьбы идей, касающихся монастырской жизни, в мировых религиях постоянно конкурировало между собой множество алломемов — в учении, которое проповедовал Христос, уже было много проверенных временем мемов, заимствованных из ортодоксального иудаизма и греческой философии, и, однако, еще века после появления христианства в нем возникали и конкурировали доктринальные идеи. При этом часто оказывается, что распространение новой религии затрудняли именно высокогуманные максимы христианства, а не идеи, которые современному человеку кажутся странными и абсурдными.