Мастера и шедевры. Том 3

И ведь дело не в этом. — Тут Дейнека заразительно рассмеялся. — Я ведь вовсе не возражаю против звания, которое он мне присуждает, я люблю и уважаю масштабы своего государства, не самого маленького в мире.

Эстафета.

Но все же мне хотелось бы заметить следующее. История мирового искусства еще не имела примера, чтобы истинно большой художник не любил свою Родину, не любил свой народ. И не воспевал бы их красоту. Вот почему мой строгий критик напрасно тщил себя мечтой стать классиком «мирового масштаба». К сожалению, он был всего лишь вялым эпигоном.

Вот и все.

Мы с тобой засиделись.

Дейнека встал. Широкоплечий, массивный, седой.

Лицо с резкими морщинами много передумавшего человека.

— Ты ведь знаешь, у меня нет детей. Так сложилось. Мои дети — мои картины, и я хотел бы, чтобы они были хорошими гражданами нашей Родины.

Он подошел к широкому окну. Весенний ветер колыхал шторы. Москва, необъятная, бескрайняя, искрилась миллионами трепетных огней.

Был май 1969 года.

Семидесятая весна Александра Дейнеки.

— Как славно быть молодым! Кровь гудит в жилах. Сердце чеканит каждый удар. Хорошо! — промолвил Дейнека.

Он сидел в любимом глубоком кресле. Тяжелые, массивные руки спокойно лежали на коленях. Мастеру нездоровилось.

— Как прекрасно летним вечером бродить по парку. Навстречу идут молодые люди, смеются. И вдруг где-то вдалеке заиграет оркестр. Вальс или марш.

Я, наверное, примитивен? — Александр Александрович улыбнулся.

Пламенеющий май рвался в закрытое окно.

Лучи солнца зажгли яркие блики на банках с гуашью, убежали с подоконника, взобрались на стены, рассыпались на полотнах Дейнеки. Вот солнечный зайчик запутался в букете васильков, стоящих у изголовья спящего малыша, и вмиг на холсте ослепительно вспыхнул синий костер полевых цветов.

Беспощадный свет весны резче очертил глубокие морщины на лице Дейнеки, блеснул в редких сединах. Годы. Неумолимые годы не прошли даром. Но глаза художника были юны. Острые, живые. Неустанно, порою тревожно словно ощупывали тебя.

Купающиеся девушки.

— Расскажи, как получается экспозиция в Академии? Не густо ли висят работы? Где поставили «Оборону Петрограда»?

Он на расстоянии трепетно чувствовал каждый метр развески своей выставки.

Вопросы.

Вопросы…

Ведь в эти первые дни мая 1969 года заканчивалась развеска юбилейной выставки Дейнеки, приуроченной к семидесятилетию художника.

Это был его отчет.

Плод полувековой работы.

Там, на Кропоткинской улице, в залах Академии художеств, шла шумная, радостная суета.

Стучали молотки. Двигали холсты. Спорили, радовались…

На Большой Бронной, где жил Дейнека, было тихо. Еле слышно за окном ворковали голуби, и добродушно ворчала весенняя Москва. Художник был болен. Но не сдавался.

— Великая сила — слово. Вот посмотри, нашел старые записи и будто помолодел на полвека.

Я взял листки, исписанные простым карандашом. Это были отрывки дневников мастера. Сколько любви к жизни сквозило в каждой строке:

«Бывает, вас охватывает задор, прилив энергии, мышцы пружинятся, по телу проходит холодок бодрости.

Вы как бы только что, поутру вышли из холодной реки.

Вам хочется куда-то бежать, сбросить запасы лишней энергии, растрачивать ее большими пригоршнями, со смехом и задором смотреть на жизнь, слушать ее, ломать, подминать и строить… Теперь мы — свободные в искусстве, — и свободные не внешне и показно. Нет, мы видим свободу, она наша, и вот отчего я глубоко верю в большое искусство наших дней. Красивое искусство современности — это наше самое молодое, чистое, самое красивое. Кого не захватят наши дни? Кто останется к ним равнодушен?»

Дейнека встал.

Подошел к афише, приколотой кнопками к стене.

Вернисаж приближался.

Александр Александрович готовился к этому дню. Обсуждал с супругой Еленой Павловной программу концерта юбилейного вечера.

Телефон не умолкал.

Никитка — первый русский летун.

Квартира была вся уставлена цветами. К художнику приходили друзья, товарищи по Академии, ученики.

Кто мог подумать, что Дейнеке было не суждено увидеть свою выставку…

Необычна, удивительна судьба Александра Дейнеки. Ровесник века, он пережил вместе с любимой Родиной все ее радости и печали. Великий художник-реалист, он был еще поистине и великим романтиком, воспевшим в эпических полотнах весь пафос истории своего народа. Он жил бурно, неуемно радуясь и гневаясь, ликуя и огорчаясь.

Сложный, как время, — таков Дейнека.

В его доме не было очков. Он был зорок до последнего дня. В его доме не было масок. Он был честен и прям до предела. Он был скуп на слова и щедр в своих привязанностях. Его живопись тонка в буквальном смысле слова. Есть холсты, на которые не истрачен даже тюбик краски, но каждая его картина — плод огромного духовного напряжения и творческого огня.

Враг пустозвонства и фальши, Дейнека раскрывал в своих полотнах себя, свое честное сердце, свою чистую, светлую душу. Он любил жизнь, красоту человека, он любовался природой, ненавидел уродство, презирал трусость, был тверд в своих убеждениях.