Мастера и шедевры. Том 2

«Я хочу теперь сказать о картине Веронезе «Поклонение волхвов» — какая невероятная сила, нечеловеческая мощь могла создать эту картину? Ведь это живая натура, задвинутая в раму… Видно, Веронезе работал эту картину… без всякой предвзятой манеры, в упоении восторженном. В нормальном, спокойном духе нельзя написать такую дивную по колориту вещь. Хватал, рвал с палитры это дивное мешаво, это бесподобное колоритное тесто красок…

У них есть одна вещь, я ее никогда не забуду, — есть Рембрандт (женщина в красно-розовом платье у постели), такая досада — не знаю, как она в каталоге обозначена. Этакого заливного тона я ни разу не встречал у Рембрандта. Зеленая занавесь, платье ее, лицо ее по лепке и цветам — восторг. Фигура женщины светится до миганья. Все окружающие живые немцы показались мне такими бледными и несчастными.

… Кто меня маслом по сердцу обдал, то это Тинторетто.

Говоря откровенно, смех разбирает, как просто, неуклюже, но как страшно мощно справлялся он с портретами своих краснобархатных дожей, что конца не было моему восторгу.

Ах, какие у него в Венеции есть цвета его дожеских ряс, с какой силой вспаханных и пробороненных кистью…

После его картин нет мочи терпеть живописное разложение».

Далее Суриков пишет о портрете Иннокентия X Веласкеса в палаццо Дориа:

«Здесь все стороны совершенства есть — творчество, форма, колорит, так что каждую сторону можно отдельно рассматривать и находить удовлетворение. Это живой человек…

Для меня все галереи Рима — это Веласкеса портрет.

От него невозможно оторваться. Я с ним перед отъездом из Рима прощался, как с живым человеком».

Суриков был человеком высокой культуры.

Известна его любовь к музыке.

Еще юношей он превосходно играл на гитаре, любил петь старинные песни, позже он стал играть на фортепьяно.

Охотно посещал концерты, где исполняли Бетховена, Баха, Шопена.

Мастер глубоко изучал эпические строки Гомера, пристально вчитывался в романы Бальзака.

Он учился всю жизнь.

Вот письмо, датированное 1912 годом:

«Я очень был удивлен, что вы уехали, не сказав ни здравствуй, ни прощай своему лучшему другу. Нехорошо, нехорошо! Ну, как вы устроились в Париже?.. Должно быть, как у вас хорошо. Ходите в Люксембургский музей? Какие там дивные вещи из нового искусства! Моне, Дега, Писсарро и многие другие. Лена вам кланяется.

Напишите подробно. Ваш В. Суриков».

Когда читаешь эти строки, становится ясно отношение прославленного русского художника к творчеству французских импрессионистов. Впрочем, самое беглое изучение творчества Сурикова обнаружит его глубокое знание законов пленэра, открытых в свое время французами.

Кстати, было время, когда Сурикова пытались представить как некоего столпа «расейской школы» с весьма ограниченными вкусами.

Это неправда.

… Сетуя по поводу бедности колорита передвижников и мечтая об обогащении скупой, порою ограниченной палитры своих товарищей, Крамской призывал:

«Нам непременно нужно двинуться к свету, краскам и воздуху, но… как сделать, чтобы не растерять по дороге драгоценнейшее качество художника — сердце».

Суриков первый гениально решил эту задачу.

«На снегу писать — все иное получается. Вон пишут на снегу силуэтами, — говорил Суриков. — А на снегу все пропитано светом. Все в рефлексах лиловых и розовых, вон как одежда боярыни Морозовой — верхняя, черная; и рубаха в толпе. Все пленэр. Я с 1878 года уже пленэристом стал; «Стрельцов» также на воздухе писал.

Все с натуры писал: и сани, и дровни. Мы на Долгоруковской жили (тогда ее еще Новой Слободой звали)… Там в переулке всегда были глубокие сугробы, и ухабы, и розвальней много. Я все за розвальнями ходил, смотрел, как они след оставляют, на раскатах особенно. Как снег глубокий выпадет, попросишь во дворе на розвальнях проехать, чтобы снег развалило, а потом начнешь колею писать. И чувствуешь здесь всю бедность красок!»

Утро стрелецкой казни. Фрагмент.

Это стремление великого мастера к постоянному изучению современного искусства станет еще понятнее, если мы ознакомимся с открытым письмом Сурикова, появившимся в газете «Русское слово» 4 февраля 1916 года по поводу новой экспозиции картин в Третьяковской галерее, сделанной И. Э. Грабарем и освистанной и осмеянной рутинерами.

«Волна всевозможных споров и толков, поднявшаяся вокруг Третьяковской галереи, не может оставить меня безучастным и не высказавшим своего мнения. Я вполне согласен с настоящей развеской картин, которая дает возможность зрителю видеть все картины в надлежащем свете и расстоянии, что достигнуто с большой затратой энергии, труда и высокого вкуса. Раздавшийся лозунг «быть по-старому» не нов и слышался всегда во многих отраслях нашей общественной жизни.

Вкусивший света не захочет тьмы. В. Суриков».

Однако нам пора вернуться почти на сорок лет назад, когда Суриков заявил о себе первым шедевром…

Вот несколько строк из истории создания картины, рассказанной самим автором: