Мастера и шедевры. Том 2

«Да ведь это целая огнедышащая гора! А глаза Варлаамищи так и следят за зрителем. Что за страшный размах кисти; какая благодатная ширь!»

Но иные думали по-иному, и картину не пустили на международную выставку: де, мол, «лучше не выносить сор из избы»…

Репин же решал всегда по-своему:

«Каждый раз с выпуском в свет новой вещи своей я слышу столько противоположных мнений, порицаний, огорчений, советов, сожалений, сравнений с прежними и всевозможных предпочтений, что если бы я имел страстное желание руководствоваться общественным мнением, или мнением какого-нибудь кружка, или еще ужё-мнением одного какого-нибудь избранного человека, то и тогда, во всех этих случаях, я был бы несчастным, забитым, не попавшим в такт провинившимся школьником (какое жалкое существование). К счастью моему, я работаю над своими вещами по непосредственному увлечению. Засевшая идея начинает одолевать меня, не давать покоя, манить и завлекать меня своими чарами, и мне тогда ни до чего, ни до кого нет дела».

«Царевна Софья»… Эта картина Репина, написанная в 1879 году, вызвала в свое время бурю споров. Ее не принял Стасов. Он обвинил художника в непонимании истории.

«Я не верю, — писал Стасов о Софье, — чтобы она в то мгновенье остановилась… Софья бросилась бы стремительно к окну, все тело бы ее рванулось вперед, как зверь в клетке, к врагам. Время ли тут застывать?.

Прошел век с момента написания этого холста.

Утихомирились страсти.

Царевна Софья.

Почему этот образ так магнетически притягивает к себе, заставляет нас снова и снова возвращаться к картине и пытаться разгадать тайну обаяния этого полотна?

Пожалуй, потому, что этот холст Репина необычайно тонко психологически построен.

Эта работа живописца сложна не только по сюжету, по исторической ткани, но и по пластическому, цветовому решению.

Сдержан, скуп цветовой строй картины — серебро, черное, красное и золото.

Тусклый, серебристый свет льется из зарешеченного оконца — холодный свет жестокой реальности. В неярком белесом мерцании — силуэт повешенного стрельца — символ, знак поражения, гибели дела Софьи. Этот неумолимый серебристый свет встречается на полотне (а значит, и в жизни, увиденной Репиным) с теплым золотистым светом киота, светом свечей и лампад — светом веры Софьи в старую Русь, в исконное, непреходящее. В этой встрече двух цветовых начал — ключ к раскрытию тайны очарования картины.

Неумолимый свет струится из окна.

Он покоряет, побеждает, сковывает ярость Софьи, и она не мечется, не кидается, как зверь, не кричит.

Софья нема.

Неподвижна, как статуя отчаяния.

Еле потрескивает нагар на свечах. Софья застыла в своем неизбывном страдании и гневе. Она уже бушевала, угрожала, рыдала…

Она замолчала.

Конец.

И это почувствовал Репин.

В картине тишина. Но мы явственно ощущаем размах событий, происходящих за толстыми стенами Новодевичьего монастыря.

Мы как будто слышим яростные крики взбунтовавшихся стрельцов, в ушах звенит от лязга оружия, гудения набата, зовущего к борьбе, от скрипа телег, везущих мятежников на лютую казнь.

Мы слышим Время.

Черны лики образов, золотой свет киота еле теплится, побежденный суровым светом петровского утра. Как огромная лужа крови, красный ковер на полу.

Репин этим холстом заявил о своем великом даре психолога, драматурга и режиссера, мастера «громкой тишины».

Он покажет далее в ряде картин это свое поразительное умение раскрывать перед зрителем без жестикуляции, без ложных эффектов, предельно скупо правду жизни в трагических страницах истории Руси и драматических буднях современной ему действительности.

Крамской поддержал Репина:

«Я очень был тронут Вашей картиной. После «Бурлаков» это наиболее значительное произведение.

Софья производит впечатление запертой в железную клетку тигрицы, что совершенно отвечает истории.

Браво, спасибо Вам. Выставка будет значительная. Ваша вещь, где хотите, была бы первой, а у нас и подавно. Вы хорошо утерли нос всяким паршивикам».

Репин растроган: «За Софью мою только еще пока один человек меня журил, и крепко журил, говорит, что я дурно потерял время, что это старо и что это, наконец, не мое дело, и что даже он будет жалеть, если я моей «Софьей» буду иметь успех.

Царевна Софья.

Теперь судите сами, как я вчера обрадовался Вашему письму. Вашему слову о «Софье» и о всей Вашей выставке. Чудесно. Бесподобно. Еще есть порох в пороховницах. Еще не иссякла казацкая сила».

«Крестный ход в Курской губернии».

Этот огромный холст написан Репиным в 1880–1883 годах.

Жара… Пыль.

По выбитому большаку в мареве раскаленного полдня тянется несметная толпа народа. Тысячи людей идут на зрителя из сизой мги. Головная часть процессии рядом с нами.

Бородатые мужики в коричневых армяках торжественно несут увитый пестрыми лентами фонарь. За ними богомольные старушки и девушки истово поддерживают пустой футляр от иконы. Чуть поодаль дьякон в золотом стихаре, творящий крестное знамение, и в пяти шагах подлинный центр этой манифестации веры и порядка — оплывшая жиром барынька, гордо несущая икону, сверкающую в лучах солнца золотом оклада.