Еще чего! Этого только не хватало! Конечно, она ему нравилась, но чтоб он испытывал к ней более серьезное и прочное чувство — боже избавь! Он просто подумал так: в прошлом-то году выходило, почему бы и нынче не попытаться?
Да вот не вышло. Просчитался. И поделом! Другой раз будет хоть осмотрительней. Надо поскорей все это выкинуть из головы! Чем скорее, тем лучше!
Дома, при Вильме, он о Штефке забыл, но на другой день, проснувшись, вспомнил, что нужно идти в имение, и у него опять испортилось настроение. Завтракать — аппетита не было. А Вильма не хотела без завтрака его отпускать — ради нее он слегка перекусил, но при этом очень досадовал, что даже в таких мелочах приходится ей уступать. Поел мало и потому, дойдя до имения, проголодался — настроение у него совсем упало, хотя он и не мог признаться себе, что это из-за еды. Вовсе нет! Его не покидало предчувствие чего-то тягостного.
Киринович, который вчера и позавчера об эту пору был весь в трудах, сегодня слонялся по дому, и оттого Имро еще больше встревожился. Не странно ли это? Уж не проболталась ли Штефка? Не пожаловалась ли мужу? Что, если управляющий все знает?
К счастью, Киринович не заставил себя долго ждать. Пришел поздороваться: оказалось, опасения Имро были напрасны.
— Ну что, мастера? — скалил он свои крупные зубы. — Поздно встаете, поздно молодуха вас будит. Не пойму, как можно так долго спать. Что нового? Как жизнь?
— По-всякому, — отвечал мастер, потом обратился к сыну: — Имришко, скажи, мы когда встали?
— А я почем знаю? В пять? Не то раньше?
— В пять? — загоготал управляющий. — Боже мой, и не стыдно такое говорить! Я сегодня успел уже всю деревню обежать.
Мастер на это: — Так то ты. Думаешь, мне охота мотаться по деревне? Нет, я не такой полоумный. Что ж, бегай, коли ноги скорые.
Управитель надулся, но минуту спустя — опять смешинка в глазах.
— Да разве в ногах дело? Сперва надо встать, а потом уж можно и бегать.
— Не мельтеши тут! — замахнулся на него мастер. — Прямо под руку лезешь. Знаю, что ты не сидел. Сидючи хило бы бегал. Может, разбежаться и то не сумел бы.
Управитель, поняв, что мастер подтрунивает над ним, схватил его за грудки.
— А ну пошли! Пошли! Увидим, кто быстрей бегает.
— Отвяжись! — Мастер вырвался, пригрозил управителю топором. — Дурья башка, хочешь, чтобы я промахнулся! Враз коленку тебе подшибу!
Управитель внезапно сделался серьезным. — Послушайте! А что скажете о тех двух мужиках?
— Каких это «тех»? — спросил Имрих.
— Да о тех солдатах.
— Каких солдатах? — заинтересовался и мастер.
— Да вы разве их не видали? — удивился Киринович, но тут же вспомнил: — Ах да, вас уже не было, вы не могли их видеть. Вчера вы только ушли, пожаловали двое. Солдаты.
— Солдаты? А что им понадобилось?
— Дезертиры.
— Неужто?! Дезертиры?! Ты что, говорил с ними? Откуда тебе известно, что дезертиры?
— Бежали они. Я говорил с ними. Бежали из трнавского гарнизона.
— Ну-ну! И что ж они хотели? Должно быть, поесть?
— Ага. Жена дала им. Это я велел им чего-нибудь завернуть.
— Ну!
— И представьте себе! — продолжал Киринович. — Только они ушли — тут сразу и обыск.
— Не говори! Обыск! Значит, шли по следу!
— По следу. Прямо по пятам шли. Я и с ними толковал.
— Ну и что? — поинтересовался мастер. — Те-то двое небось на фронт должны были идти?
— На фронт. Наверно, должны были на фронт идти.
— Ну-ну.
— Изловят их, — предсказал Имро.
Киринович покачал головой: — А мне показалось, что ловить их вовсе и не собираются. Так-то, люди добрые, и это называется армия! Клянусь богом, сроду такой армии не видал! Что там ни говори, насильно нельзя воевать!
— Только насильно и можно, — возразил мастер. — Война, она и есть насилие. И когда отбиваешься, и когда наступаешь… Ты ведь был солдатом, знаешь, что солдату и на плац вылезать неохота. Его туда гнать приходится. Кто ж добровольно пойдет воевать? Я? Да я был бы последним идиотом. Ты? Я бы первый наплевал на тебя!
— А все же такой армии я и впрямь не видел, — продолжал Киринович. — Свет не слыхивал о такой жалкой и непослушной армии. Каждый творит, что ему вздумается. Только и знают, что драпают, бегут в горы или домой. Беспрестанно бегут. Все бегут. И удивляться нечего, чему тут удивляться? Пускай бегут, пускай себе бегут. Ей-богу, и я бы удрал. Вот увидите, по двое, по трое все разбегутся, и армии крышка. Прячутся всюду, и тут и там, кто по домам, кто в горах, а на фронте перебегают на сторону противника. Просто смешно, люди добрые! А потом в правительстве кто-то вдруг схватится за голову. Где наши ребята, где наша армия? И какой-нибудь генерал, а может, сам министр, не будет знать, что и ответить. А то и сам драпанет в горы либо загогочет всем прямо в лицо. Да, кстати, что вы делаете в воскресенье? — спросил он вдруг.
— В воскресенье? Дома сидим. Ведь праздник. В воскресенье мы не работаем. А что, хочешь магарыч поставить?
— Не бойся, за магарычом дело не станет! Не провозитесь же вы с сараем до воскресенья? Сарай должен быть готов раньше, и магарыч поставим раньше, на воскресенье я кое-что другое наметил.
— Ишь ты! Что же именно?
— Дебаты.