Мастера. Герань. Вильма

На лесах происходит нечто подобное: адлатус улыбается строителю, а тот адлатусу, поглаживают себе лбы, потом пытаются друг у друга пощупать плечи; одновременно улыбаются и тем двум крестьянам, что уже взялись за работу. Тут адлатус сует руку в карман и нащупывает… Что же он в кармане нащупывает? Правая ладонь жмет правую ладонь — адлатус жмет руку строителю и хмыкает на два голоса. То же делает и строитель. «Схожу-ка погляжу на плотников», — говорит потихоньку адлатус. И тут же в нем отзывается строитель: «Схожу-ка — хоть одним глазком на них погляжу».

Будет диплом, будет!

7

А мы тем временем можем заглянуть еще кой-куда. Церовские мужики стоят длинной цепочкой, об этой цепочке мы уже говорили, да что из того? Передают из рук и руки кирпичи, толкуют, размышляют, судачат. Что ж, и мы послушаем, навострим ухо.

— Дело движется, — говорит тот, что берет кирпичи из кучи.

— Нынче мы изрядно подняли стены!

— Опять по сторонам зыркаешь? — говорит сосед. — Живей! Подавай-ка! Ясное дело, движется!

Кирпич прыгает из рук в руки. Вот уже допрыгал до пятого. — А я слыхал, братушки-ребятушки, — говорит пятый, — что на освященье пожалует и сам пан епископ.

Третий решил, что была его очередь говорить, но в руках у него уже следующий кирпич. — А как же без епископа? — обращается он к четвертому. — Я и то не пошел бы тогда на освященье.

— Будет епископ, — говорит четвертый. Он взял кирпич, передал его и уже дожидается другого.

Пятый.

Шестой.

Седьмой.

Восьмой хватает кирпич за кирпичом. Этим заняты и остальные. Поток не останавливается.

Семнадцатый: — О чем это вы там?

— Не задерживайся! Бери! — огрызается на него шестнадцатый.

— На такое дело, — говорит седьмой, — могут и двое приехать.

— Не помешало бы, — говорит одиннадцатый.

— Ну дубина! — Ага, и восьмой отозвался. — Какой же епископ помешает?

— Я слыхал об одном, — говорит пятый шестому. — Но двое… Могли бы приехать и двое…

Шестой молчит, за словом не гонится.

Седьмой.

Восьмой.

— Знаете, что я слышала? — Ну наконец! Отозвался и девятый, случайно оказалось, что это женщина, но она из себя изображает мужчину и смело может у нас сойти за девятого. — Говорят, будут ходить по домам.

— И я это слышал, — раздается голос первого.

Пятый торопится: — Я дал молодого бычка. Эти кирпичи аккурат на него куплены. Когда будут ходить по домам, священник беспременно укажет на меня: теленок из этого двора был.

Третий: — Да и меня не обойдут.

Четвертый: — Ведь и я пожертвовал.

— А кто не пожертвовал?! — улыбается двенадцатый.

Поток кирпичей не останавливается.

Семнадцатый: — О чем это балаболят?

— О вислоухом, — опять огрызается шестнадцатый. — Коли туг на ухо, то помалкивай!

Одиннадцатый: — Каждый что-нибудь да внес. Должно быть, только цыганка…

Седьмой хватает кирпич и подает восьмому: — Она что, не дала бы?

И восьмой сразу: — Только брать умеет.

Одиннадцатый: — Я же говорю, каждый понемногу, от каждого что-нибудь.

— Встретила я ее, — слово опять берет девятый, точнее, женщина, которая прикидывается мужчиной, а впрочем, и выглядит так, но какая разница — мужчина или женщина, главное, что трудится, — встретила я ее. Петуха несла. Я как раз шла из прихода.

Пятый дергается: — Петуха, говорите? У меня пропал петух.

— Да что ты?! Петух? — улыбается двенадцатый. — Придется тебе колокольни дожидаться, авось он на ней закукарекает.

— Я серьезно, — не сдается пятый. — Мировой был петух. Здоровенный такой петушище.

— Ты ведь и тельца дал, — не перестает улыбаться двенадцатый. — Вот будут ходить по деревне, будут теленка поминать, а ты высунешь из окна голову — кука-реку-у-у! Сразу же епископам и закукарекаешь…

8

Что происходит? Каменщики сразу как-то выдохлись. Один-другой еще что-то ладят на боковой стене, остальные лениво слоняются по лесам. Ученики-начинашки вхолостую дергают вверх-вниз лебедку.

Раствор не убывает. Бетонщицы время от времени притрагиваются к нему, да только затем, чтобы не лодырничать. Подключается к ним и маленький конопатый мужичишка, берет грабельки и так рьяно гребет, будто хочет наверстать упущенное в поле.