— Что нового, Вильма? — Я улыбаюсь ей и в то же время злюсь на себя, так как даже голос меня не слушается, звучит иначе, чем прежде, это голос уже не мальчишки, но и не парня, моему голосу чего-то недостает, но что-то чужое в него и вторгается. — Вы здоровы? Что делает мастер? Как поживает? А Имрих? Поправился? Работает? И мастер еще работает?
— Оба здоровы. Работают. И я работаю, как видишь. И живу хорошо. Все как прежде. В общем, неплохо живу. — Улыбнувшись, она опять хотела стукнуть меня по плечу, но сейчас лишь подтолкнула. — Лучше о себе скажи, я тобой, поди, больше интересуюсь.
— Торопишься? — спрашиваю, а потом, указывая на мешок, подхожу ближе. — Хочешь, пройдусь немного с тобой. Мешок помогу тащить.
— Ну давай. — Она уступает мне место у тележки. — А хочешь, можешь и один тащить. Мне и так хватает. Думаешь, я без тебя не управилась бы?
— Мне — тащи, а сама еще и хвалиться будешь, — подсмеиваюсь над ней.
— Коль у меня помощник, чего мне надрываться? Чужого жалеть? Хотя ты сосед мой. А может, мне охота и похвалиться, ведь я всегда такая была. — Она снова хлопнула меня по плечу, и на сей раз довольно сильно. — Ах ты, шалопут, домой небось редко приезжаешь. Давно тебя не видала. Ты ведь даже не знаешь, что я делаю. Парк-то приметил?
— Еще бы! А кто ж не приметит! Живу теперь в общежитии. А бывает, и домой заглядываю.
— Плюшек набрать, да? Занимаешься-то много? — Она все улыбается. — Я всегда знала, что из тебя что-нибудь да получится.
— Что уж из меня может получиться? Надо выдержать. Я не умнее других.
— Ох и ленивец!
— Ну что ты, я вовсе не ленив.
— Все небось прогуливаешь?
— И другие прогуливают. Хоть с ними сравняюсь. А надо будет, потом все нагоню.
— Ваши не нарадуются на тебя. Похваляются. Сколько раз о тебе говорили!
— Поди ж ты, а где?
— Да хоть у нас. Знаешь, как гордятся тобой? Иной раз и я горжусь. Если хочешь знать, так тоже тобой.
— Мной? И ты?
— Ах ты паршивец! — И опять меня хлопает. — Я что, разве мало уроков за тебя переделала? Кто тебе читал сказки и всякие побасенки: про Ромула и Рема. Как их выходила волчица. Икар, Нерон, Пиатко Пустай и Пунические войны… мальчик ты мой, ведь не только Рим горел… Помнишь «Quo vadis, Domine?»[91] Горело и Матеево ложе. Свинья бежала по болоту. Сколько ты мне книжек испортил! Еще и «Королевское высочество», и ту, про Петра Великого, а книжку, в которой про Гондашика, до сих пор не вернул.
— Ну уж нет!
— А вот и да! До сих пор не вернул! Но бог с ней, я не попрекаю тебя. Была в Трнаве и купила такую же.
— Но ведь не я причина.
— Ну так, выходит, другой. Невинная овечка! — Она сперва поглаживает меня по голове, а следом легонько хлопает, словно хочет дать понять, что ласку я не заслужил.
Но мы уже возле ворот, разговор ненадолго прерывается, и я мгновенье раздумываю — войти мне в их двор или нет. Ведь и Имро, пожалуй, дома. И он ей может помочь.
Вильма бежит вперед, отворяет ворота и проторит во двор. Вот она уже стоит у кухонных дверей и весело мне кивает. — Ну заходи, нечего уж так задаваться. Нашего двора, поди, не боишься?!
Я дотаскиваю до нее тележку, подаю мешок, она хватает его за чуб, то бишь за горловину, и мы вместе укладываем его на место.
Она позвала меня в дом. Я не собирался задерживаться, но и не очень-то хотелось ломаться. Она предложила сварить кофею, да я отказался. Поначалу нам было не о чем говорить. Сдавалось, то, что нас когда-то сближало, увы, ушло; а просто так, по-соседски, судачить? Зачем? Но хотя бы несколькими словами нужно, же перемолвиться.
— Так говоришь, все как прежде?
— Как прежде, — кивнула она. — Если хочешь чего-нибудь вкусненького, могу тебе приготовить.
— Не надо. Ведь я, может, вкусненькое уже не люблю. Мне, может, больше нравится обыкновенная пища.
Она улыбнулась. — Знаю я тебя! Смолотишь все, что предложат.
— Да? И правда! Я и не подозревал, что ты меня так хорошо знаешь. Хорошая мельница все смолотит. А я и впрямь хорошая мельница.
— Однако ж, стал больно умничать! А хотелось бы тебя угостить. Когда-то ты к нам чаще захаживал. Правда. Ничего не хочешь?
— Дома ел. Но я не спешу. С каких же пор я у вас не был?
— Мне-то откуда знать? Был ты у нас и давеча, помогал что-то мастеру, а вернее, он вам. Приходил звать его. Ты и тогда пришел только потому, что он вам понадобился, вы надумали чего-то строить.
— Ну уж не цепляйся так ко мне! Мастер на пенсии, да?
— На пенсии, — кивнула она. — Ты и впрямь ничего не знаешь. Но и подрабатывать ходит. Имро тоже. Знаешь ведь, каково на инвалидности-то. Мастер на пенсии, а Имро на инвалидности. Подчас мне сдается, что Имро с этой своей хворью малость и перебарщивает. Пожалуй, лишку с ней носится. Бедняга, кабы выздоровел, и говорить ему, глядишь, было бы не о чем.
— Ему, значит, не так уж и плохо?