Мастер Загадок

— Ничего. — Она проверила повязку на его груди; Моргон узнал полосы от ее сорочки. — Я нашла травы, которые свинарка… То есть Нун… Она научила меня, как лечить травами раненых свиней. Надеюсь, они помогут и тебе.

Он поймал ее руки и сжал их в своих ладонях.

— Пожалуйста, скажи что-нибудь еще.

— Не знаю, что сказать. Никто никогда прежде не управлял моим разумом. Я так рассердилась на тебя, что хотела только одного — вырваться и вернуться в Ануйн. И тогда… Тогда я освободилась. И осталась с тобой, потому что ты понимаешь… понимаешь природу моей мощи. Меняющие Обличья — тоже. И они зовут меня родственницей. Но тебе я доверяю.

Рэдерле замолчала. Он ждал и видел ее какой-то странной, непривычной, ему казалось, что его лихорадит. Спутанные волосы девушки походили на засохшие бурые водоросли, кожа была бледной, словно раковина, глаза менялись, как меняется цвет моря под лучами солнца. Внезапно лицо ее исказилось гримасой, и она отпрянула от Моргона.

— Не смей на меня так смотреть!

— Прости, — сказал он. — Ты такая красивая. Ты понимаешь, какого рода сила требуется, чтобы вырваться от меня?

— Да. Мощь Меняющих Обличья. Та, что у меня есть.

Он молчал, не сводя с нее глаз. Легкая холодная дрожь пробежала по его телу.

— У них как раз достаточно силы, — внезапно сказал он, едва ли замечая боль в плече. — Почему они ее не применяют? Никогда не применяют. Они бы запросто убили меня — уже давным-давно. В Херуне Корриг мог бы убить меня, пока я спал, а он только лишь на арфе тренькал. Он нарывался, провоцировал меня, словно хотел, чтобы я убил его. В Исиге… Трое Меняющих Обличья не могли убить одного князя-деревенщину с Хеда, который отродясь не пускал в дело меч. Во имя Хела, кто они? Чего они от меня хотят? А Гистеслухлом? Ему что нужно?

— Ты думаешь, они его убили?

— Не знаю. Наверное, ему хватило здравого смысла, чтобы бежать. Удивительно, как это он не очутился в возке вместе с нами.

— Они станут искать тебя в Лунголде.

— Знаю. — Он скользнул ладонями по лицу. — Знаю. Возможно, с помощью волшебников я смогу не пустить их в город. Мне нужно побыстрее попасть туда. Мне нужно…

— Понятно. — Рэдерле сделала глубокий вдох и устало выдохнула. — Моргон, научи меня оборачиваться вороной. Это хотя бы в обычае королей Ана. И двигаться я буду быстрее — уж, во всяком случае, быстрее, чем босой и пешком.

Он поднял голову. Миг спустя он лег на прежнее место и потянул ее за собой, ища, как высказать сразу все, что крутилось у него в голове.

— Я научусь играть на арфе, — сказал он наконец и почувствовал, что Рэдерле улыбается, прижавшись головой к его груди.

Затем все его мысли смерзлись в одно воспоминание о прерывающемся рокоте арфы где-то в ночной темноте. Он не понял, что опять плачет, пока не поднес к лицу руку и не коснулся глаз. Рэдерле молчала, нежно приникнув к нему.

— Я сидел ночью около Дета не потому, что надеялся его понять, — сказал он после долгого перерыва, когда костер уже начал угасать. — Я сидел там потому, что он приманил меня, я был ему нужен. И он удерживал меня там не музыкой и не словами, но чем-то достаточно сильным, чтобы связать меня, несмотря на весь мой гнев. Я пришел к нему, потому что он позвал. Ты это понимаешь?

— Моргон, ты любил его, — тихо ответила она. — Это тебя и удерживало.

Он погрузился в думы, вспоминая неподвижное лицо в тени позади пламени, вслушиваясь в молчание арфиста, пока почти не начал слышать звук, с которым, точно паутина, плетутся в темноте загадки в великой тайной игре, которая самую его смерть обратила в загадку. Наконец какая-то трава, которую Рэдерле приложила к щеке Моргона, пронизала все его тело душистым запахом, и он уснул.

Моргон стал учить Рэдерле оборачиваться вороной на рассвете, как только они проснулись. Он проник в ее разум, нашел в его глубине образы ворон, сказания о них, воспоминания, о которых она и не догадывалась: непроницаемые, по-вороньему черные глаза ее отца, вороны в дубовом лесу над свиным стадом Райта, вороны, летящие через всю историю Ана, — пожиратели падали, вестники, стражи гробниц, вороны с голосами, полными насмешки, недобрых предостережений, полными поэзии.

— Откуда все это? — пробормотала она в изумлении.

— Это часть анского землезакона. Мощь и сердце Ана. Не более того.

Он подозвал сонную ворону с одного из деревьев, растущих вокруг полянки. Птица села ему на руку.

— Ты можешь войти в мой разум? Взглянуть через мои глаза в мои мысли?

— Не знаю.

— Попробуй. Тебе это не будет трудно.