Мастер всея Галактики

— Нет. И я не собираюсь доказывать свою правоту таким путем. Я действительно не трус. В свое время я переспал с женщинами всех сортов. Честно. Нет такой вещи в сексе, которая могла бы меня напугать: я для этого слишком стар. Ты говоришь о ерунде, которая может испугать разве что желторотого мальчишку, впервые в своей жизни узревшего упаковку контрацептивов.

— Но ты все — таки так и не оттрахаешь меня.

— Нет, — согласился я, — потому что ты не просто равнодушна. Ты жестока. И не ко мне, а к себе самой, к своему физическому телу, которое ты презираешь и утверждаешь, что оно — не ты. Ты помнишь тот спор между Линкольном — я имею в виду, между симулакром Линкольна и Берроузом с Бланком? Животное стоит очень близко к человеку. Оба состоят из плоти и крови — это именно то, чем ты пытаешься не быть.

— Не ПЫТАЮСЬ — я не состою из плоти и крови. Это не я. Это — всего лишь видимость, оболочка.

— Значит, следуя твоей логике, ты — машина.

— Но у машин есть проводка. А у меня — нет.

— Итак, что же?.. — спросил я… — Ты думаешь, что являешься — чем?

Прис ответила:

— Я — то знаю, что я такое. Шизоидная личность. Обыденное явление в нашем веке, как истеричная личность — в девятнадцатом. Это — форма глубокого, проникающего, коварного психического помешательства… Хотелось бы мне измениться, но что поделаешь… Ты счастливый человек, Льюис Роузен, ибо ты старомоден. Я буду иметь с тобой дела. Боюсь, что язык, которым я говорила о сексе, груб. Я отпугнула тебя своими словами. Мне очень жаль, прости меня.

— Он не груб. Хуже — он бесчеловечен. Ты… я знаю, что ты сделаешь. Если ты была с кем — то близка — если бы с тобой это произошло, — я почувствовал смущение и усталость, — ты бы все время, будь оно проклято, наблюдала: умственно, духовно, любыми путями. Ты постоянно была бы начеку.

— Разве это плохо? Я думала, что все так делают.

— Спокойно ночи. — Я вышел из машины.

— Спокойной ночи, трусишка.

— Весь в тебя, — ответил я.

— О, Льюис, — сказала она, вздрогнув от боли.

— Прости меня, — попросил я. Она вздохнула.

— Какой ужас!

— Прости меня, Христа ради, — сказал я, — ты должна меня простить. Я больной, не обращай внимания. Я с ума сошел, чтобы так с тобой разговаривать. Будто кто — то тянул меня за язык.

Все еще вздыхая, она молча кивнула, потом запустила двигатель и включила фары.

— Не уезжай, — сказал я. — Послушай, ты можешь списать все за счет безумной, иррациональной попытки с моей стороны заполучить тебя. Разве ты не видишь? Весь твой разговор, то, что ты стала поклонницей Сэма Берроуза, большей, чем когда — либо, все это выводит меня из себя. Ты мне очень нравишься, правда. Увидеть, как ты на минуточку открылась, заняв дружелюбную, человечную позицию, а потом резко отступила…

, — Спасибо, — произнесла она почти шепотом, — за то, что ты пытаешься улучшить мое самочувствие, — и пришибла меня еле заметной улыбкой.

— Не огорчайся из — за этого, — сказал я, зацепившись за дверцу машины, чтобы Прис не уехала.

— Хорошо, не буду. На самом деле это лишь слегка меня задело.

— Зайди ко мне, — предложил я, — посиди немного, ладно?

— Нет. Не обращай внимания. Всего лишь наша всеобщая наклонность, черта характера. Я знаю, тебя это огорчило. Я говорила такие грубые слова только потому, что не знаю других, лучших. Никто не сказал мне, как говорить о непроизносимых вещах.

— Это требует определенного опыта. Но послушай, Прис, пообещай мне кое — что. Пообещай, что ты не станешь сама перед собой отрицать, что я причинил тебе боль. Это хорошо — обладать способностью чувствовать то, что только что почувствовала ты. Хорошо?

— Хорошо, чтобы ощутить боль.

— Нет, я не это имел в виду. Я хотел сказать, что это обнадеживает. Я не просто пытаюсь исправить то, что сделал. Смотри, Прис. Ты так сильно страдала только из — за того, что я…

— Черта с два.

— Да — да, ты страдала, — сказал я. — Не ври.

— Хорошо, Льюис, страдала. Не стану врать. — Она опустила голову.

Открывая дверцу машины, я сказал:

— Пошли, Прис.

Она заглушила двигатель, потушила фары и выскользнула наружу. Я приобнял ее одной рукой.

— Первый шаг к восхитительной близости? — спросила она.

— Я знакомлю тебя с непроизносимым.

— Мне лишь хотелось бы уметь говорить об этом, я не хочу вынуждать себя делать подобное. Ну, конечно же, ты шутишь. Мы собираемся посидеть рядышком, после чего я отправлюсь домой. Так лучше для нас обоих. В действительности — это всего лишь открытие курса.

Мы вошли в маленький темный номер мотеля, и я включил свет, а потом — отопление и телевизор.

— Это для того, чтобы никто не услышал, как мы пыхтим? Она выключила телевизор.