И в этот момент – звук ее голоса еще не успел раствориться в наполненном серебристым сиянием воздухе зала Врат – Карл увидел будущее, каким оно может стать, когда Хозяйка Судьба положит предел его бесконечной дороге. Он увидел Дебору, сухие глаза которой не знали слез, а сердце сострадания и пощады. В холодной душе этой суровой женщины не осталось ничего, кроме льда и стали, и только их можно было теперь увидеть в безразлично спокойных, напоминающих о выстуженных лютыми ветрами просторах севера, глазах императрицы Яр.
«Ты будешь… Ты
Нойоны будут разбиты, повержены будут враги, и жестокая месть сотрет с лица ойкумены целые города… Прольется кровь, и вспыхнет жестокий огонь… Такой империи и такой власти под Голубым Куполом не видели со времен Трейи. Вот только картина, нарисованная его творящим миры воображением Карлу не понравилась. В ней было величие и особая жестокая красота, но сердце не принимало ни такой Деборы, ни такой империи, ни таких наследников. Их было двое, неразлучных, словно близнецы, могущественных и смертоносных, как зимние шторма, пустынные бури или сотрясения земли, и таких же божественно равнодушных. Его сын, Карл Яр, так удивительно похожий на него самого, если не считать серых глаз матери, и внук, Теодор Трир, чьи пронзительно синие глаза смотрели на мир с холодным интересом хищника, вышедшего на большую охоту…
– Хорошо, – сказала Дебора. – Но с тобой пойдет Август.
– Август? – Карл коротко взглянул на так неожиданно возникшего в его жизни взрослого внука, скользнул взглядом по остальным спутникам, не принимавшим сейчас участия в разговоре, и решил, что предложенный Деборой компромисс – единственный, на который можно согласиться.
– Хорошо, – сказал он, внимательно глядя ей в глаза и размышляя, каким образом Дебора угадала того единственного человека, для которого Карл мог сделать исключение. – Я возьму Августа.
– Надеюсь, ты не против? – спросил он, оборачиваясь к Лешаку.
– Нет, – коротко ответил Август, подходя ближе к Карлу, как будто опасался, что тот может внезапно передумать. – Вы же знаете, Карл, я никогда не против.
Цейр – старый город. Однако холм, на котором он стоит, и того древнее. Некоторые умные люди вообще полагали, что какой-то город стоял здесь с начала времен, так что каждый следующий отстраивался на руинах предыдущего, пока на правом берегу Данубы не возник этот большой пологий холм, застроенный теперь от подошвы до вытянутой с севера на юг просторной вершины. Так ли это, Карл, разумеется, не знал, но то, что под фундаментами многих городских построек похоронены следы древнего трейского города, даже сомневаться не приходилось. Ведь в Цейре и до сих пор стояло несколько зданий, построенных отнюдь не нынешними обитателями этих земель. И одно из этих строений – дворец Ноблей. Впрочем, от первоначального дворца – никто, однако, не мог с уверенностью утверждать, что во времена империи это был именно дворец – осталось совсем немногое. Массивный, глубоко уходящий в недра холма фундамент из грубо обработанных валунов, которыми и теперь была усеяна долина Данубы, да часть северной стены, сложенной из тщательно отесанных гранитных блоков. Но главным, в данном случае, был, разумеется, древний фундамент, потому что Дверь из зала Врат открывалась именно там, в одном из самых старых и глубоких подвалов дворца, упрятанном едва ли не в самом сердце холма.
Дворец Ноблей давным-давно не являлся дворцом в полном смысле этого слова. В это роскошное, но несколько запущенное еще во времена империи Яра здание уже лет триста властители Цейра помещали различные государственные учреждения, что следовало держать поближе к себе. Сейчас здесь размещались Имперский нотарион, Казначейство и собственно палата Ноблей, из-за которой дворец и получил нынешнее название. Но ни нобли, ни казначеи, ни нотарии здесь не жили, и поэтому в восьмом часу вечера в здании не оказалось ни единой живой души. Во всяком случае, проходя по погруженным в глубокий сумрак коридорам и лестницам, Карл и Август никого не встретили, так что и таиться им совершенно не пришлось. Ну, а как выйти из хорошо охраняемого дворца, Карл, бывавший здесь в былые годы не раз и не два, знал лучше многих других. Крошечная дверца, такая узкая и низкая, что сквозь нее пришлось буквально протискиваться, была врезана в стену цокольного этажа на южной стороне здания, и открывалась в узкий нежилой переулок, образованный глухой стеной дворца и куртиной, разделяющей верхний и нижний город.