Мастер теней

— Не перебивайте… А ведь я предупреждал вас еще тогда, при первой нашей встрече: не суйтесь в мои дела, сколь бы занятными они вам не показались. Ну какое лично вам было дело до сохранности королевской казны, а? Согласитесь — ровным счетом никакого. Так нет, засуетились зачем-то, бросились правду искать… сколько мне из-за вас беспокойства принять пришлось — и не передать. Неужели вы думали, что я все это прощу и забуду? Так что в следующий раз, коли судьбе будет угодно снова свести нас на узкой дорожке, поторопитесь убраться куда подальше… ради собственного же блага. А вообще-то вы оказались весьма любопытным противником, позабавили меня; и насчет еретика вы это удачно придумали — переправят вас в Авиньон, и дело с концом. Глядишь, и при папском дворе приживетесь, святые отцы тоже любят денежку копить

Бетизак молча рассматривал говорившего, словно видел его в первый раз: плоское лицо со скошенным подбородком и острым носом, выпяченная нижняя губа, глаза голодного хорька… и ему пришло в голову, что сейчас, при свете чадящего факела, этот человек куда больше похож на дьявола, чем тот, что приходил к нему накануне. Он слушал эту презрительную нотацию и чувствовал, как в душе его разверзается та бездна и поднимается та волна, каковые не остановит ничто в мироздании.

С самого детства Пейре Бетизака учили быть добрым христианином и неукоснительно выполнять свой долг; он же, будучи от природы честным и даже несколько педантичным, чересчур добросовестно затвердил эти уроки… За годы службы ему приходилось видеть всякое: и открытое, наглое воровство, и искусные тайные махинации; он видел, как прежде честные люди теряли разум при виде денег и пускались во все тяжкие, лишь бы урвать и себе немалую толику… Его неоднократно пытались подкупить, переманить, соблазнить… А он оставался тем, кем был изначально — верным, достойным слугой, блюдущим интересы и честь своего господина. Когда случай столкнул его с Роже Грезийоном, ему показалось, что он увидел свое отражение в кривом зеркале — перед ним стояла его абсолютная противоположность — лукавый, лживый, вороватый слуга, откровенно презирающий своего хозяина… Возможно, именно поэтому Бетизак и ополчился на советника-казнокрада: он чувствовал в нем родственную душу, только вывернутую наизнанку, омерзительную в своей извращенности — и необратимо близкую. Каждый раз, сталкиваясь с Грезийоном, Бетизак вспоминал слова одного из проповедников, клеймившего телесные радости. Тело человеческое отвратительно, говорил он, будь то тело прокаженного или прекрасной девицы. Вспомните, что содержится в ваших ноздрях и кишках, представьте себе эту слизь, нечистоты, их вонь… Человек суть кожаный мешок, наполненный гнусным пометом. И Грезийон представлялся Бетизаку им самим, вывернутым всей мерзостью наружу…

И вот теперь он, Пейре Бетизак, сидит на гнилой, осклизлой соломе, закованный в цепи, как будто он душегуб или чернокнижник, а этот архиподлец читает ему наставления. Насмехается. Поучает. Бетизак был сильным человеком, он многое мог вынести. Но только не торжество мерзости.

— Достаточно, Грезийон, меня сейчас стошнит. Оставьте меня… как вы тогда выразились?. гнить в моей добродетели и ступайте домой, к молодой жене…

Последние слова были явно лишними, в них прозвучало слишком много горечи, и Грезийон не мог этого не заметить.

— А, все еще не забыли? Угораздило же вас влюбиться в наследницу земель, входивших в мои планы! Уверяю вас, сама девица меня совершенно не интересовала и мне не доставило ни малейшего удовольствия раздвигать ее холодные трясущиеся коленки, равно как и слушать ее стоны и всхлипывания. Мне нужны наследники; хотя, боюсь, больше троих она не осилит — здоровьем слабовата…

Даже каменные стены тюрьмы, слышавшие немало занятных вещей, не выдержали и плюнули. Железными скобами, удерживавшими цепи. Бетизак молча кинулся на королевского советника. Он успел только сбить его с ног и изо всех сил пнуть в то место, кое отвечало за появление наследников; стражники оттащили его и избили — не смертельно, но весьма основательно. Лежа на ледяном полу, отхаркиваясь собственной кровью Бетизак услышал скрип двери, ощутил последний удар тупым концом копья под ребра и потерял сознание.

6.

Любви моей высокий дар
Целит и ранит.
Зима по воле дивных чар
Пестрит цветами.
И плеть дождя, и ветра свист –
Все возлюбил я.
И песнь моя взлетает ввысь,
Расправив крылья.

На следующее утро, едва пробило десять часов, Пейре Бетизака привели во дворец епископа, где уже собрались члены церковного и светского суда, назначенные епископом и королем. Главный бальи Безье, мэтр Готье Бушар, выглядевший так, словно его уличили в ограблении нищего слепца, обратился к судьям с речью.