Гуммин шумел за забором, но дом мастера Криспа, похоже, был расположен на окраине или в месте, которое не пользовалось популярностью жителей. Гул голосов и звуки улиц доносились ослабленными, словно издалека. Они, казалось, с трудом отыскивают путь в узкий проулок, а, отыскав, пасуют перед длинным мрачным зданием, сторожащим выезд. Но, может быть, мастер Крисп как раз этого и хотел, когда здесь селился?
Эльга проверила лошадей под навесом и забрала из фургона свой сак, такой родной, обрадованно похрустывающий заточенцами. «Хозяйка, хозяйка», — шептали листья.
Было жутко приятно.
Она решила не тратить время зря. Пальцы соскучились по сухому шороху и хрусту на сгибах. А в голове и вовсе носилось столько всяких идей, что не попробовать перенести их на дерево или холст казалось преступлением.
Сбоку от дома, рядом с лестницей, упирающейся в скат крыши, Эльга обнаружила лавку и превратила ее в свое рабочее место. Сложила к столбикам-чурбакам несколько дощечек, одну положила на колени, развязала сак.
Итак…
Ладонь нырнула в рассыпчатое, колкое нутро. Голоса листьев оглушили. «Мы готовы, да, хозяйка, мы здесь». Дуб, ольха, курчавка, чарник…
Пальцы выбирали, не торопясь.
В небе величественно плыло облако, громадное, пышное, белое, с завитком-хвостиком. Шелестела липа. Сквозь крону дерева проглядывала башенка, оказывается, с проломом на самом верху. Над забором чернела крыша с зубцами из светлых, сложенных лесенкой камней. Сердито прогудел, едва отвернув в сторону, шмель.
Ветерок шевелил волосы.
Было так хорошо, что Эльга безотчетно сомкнула пальцы и высыпала на дощечку пойманные листья.
Ей захотелось сохранить это ощущение в букете. Перенести и посмотреть, что получится.
Взгляд привычно вильнул в сторону, и мир сложился иначе: облако — из лепестков ромашки, крыша — из черной бузины, башенка — из ясколки и каштана.
Пальцы заработали, прижимая, уминая, оглаживая. Ловкие, маленькие, совершенно самостоятельные пальцы. Эльга словно со стороны наблюдала, как они, утрамбовав один слой, нетерпеливо рассыпают другой, отделяя черенки, сортируя листья по совместимости и цветам.
Ноготь сновал туда и сюда, и после него крохотные, отсеченные части падали на землю, как в бездну.
На появляющемся букете не было ни неба, ни забора, ни зарослей репейника. Листья и соцветия сплетались в аляповатый узор, яркий, почти слепящий — чужица, яблоня, клен, колокольчик. Но каким-то образом чудилось лето.
Ну и продолговатое нечто слева могло сойти за липовую ветвь.
— Девочка.
Эльга подняла голову.
В дверцу рядом с воротами заглядывал крупный мужчина в грязной серой накидке с оборванными по вороту пуговицами, с холщовой сумкой через плечо. Лицо у него было круглое, пухлое, борода росла клином, но, седея, раздваивалась на конце.
— Девочка!
— Да.
Мужчина состоял из листьев орешника и вяза. Внутри него прятался какой-то цветок, пахнущий тревожно и кисло.
— Как тебя зовут?
— Эльга. Эльга Галкава.
— А взрослые в доме есть?
Мужчина высунулся больше, чем наполовину.
— Мастер скоро вернется, — сказала Эльга.
— Мастер Мару?
— Да.
— Какое удивительное известие! — Мужчина обрадованно показался весь. — Мне нужен портрет на удачу.
Обнаружилось, что он бос, и ноги его испачканы в глине. Видимо, букет ему был действительно необходим.
— Мастер будет принимать через неделю, — сказала Эльга.
— Понимаю, понимаю, — закивал гость. — Но ты скажи ей, что я — первый на портрет. Илокей Фаста — первый.
— Я скажу.
— Скажи обязательно. Илокей Фаста.
Эльга улыбнулась.
— Ну, все, — сказал мужчина, потоптавшись, — я пошел.
Он повернулся, но не попал в дверцу. Смущенно вжал голову в плечи, махнул Эльге рукой и вышел.
Закончить букет за ним удалось с трудом. Наверное, с полчаса Эльге понадобилось, чтобы нащупать верное настроение, но и потом ни легкости, ни ощущения, что каждый лист ложится на свое место, уже не было.
Мастер вернулась с двумя корзинами покупок и людьми в робах, сразу же принявшимися что-то перемещать в доме. Серьезная женщина увела лошадей. Затем во двор въехала подвода, груженная досками и мешками.
Эльге достался кусок пирога с потрохами, и она, уплетая его, смотрела снаружи, как внутри дома ходят сосредоточенные тени, то стоят напротив окон, то пропадают в глубине, то, собравшись вместе, что-то обсуждают.
Возможно, самому дому тоже было непривычно такое внимание, потому что он начал покряхтывать, кашлять пылью, а потом сердито выдул из печной трубы густой черный дым.
— Ну как ты?
Унисса, присевшая рядом с ученицей, успела обзавестись задорными усами из сажи и царапиной на лбу.
— Вот, — Эльга протянула мастеру законченный букет.
— Хм.
Унисса склонила голову, потом подержала над букетом ладонь.
— Хорошо, — неожиданно сказала она. — Тепло идет. И ощущение в листьях есть. Но четкости маловато.
— Это лето, — сказала Эльга.
— Нет, — рассмеялась мастер. — Это просто пойманное тепло. Завтра, моя милая, начнем с самого простого.
— С чего?
— С кувшинов, тазов, рукомойников, горшков, сандалий, юбок, платков, колес, оглобель, подушек и прочих вещей.
— Но мастер Мару…
— Думаю, трех букетов в день будет достаточно.