Мастер осенних листьев

Ой, дурочка! Надо же «лиственным» зрением смотреть! И набивать букет тоже! Вот ёрпыль-гон так ёрпыль-гон!

Дивий Камень, превратившись в свое мохнатое лиственное подобие, согласно прошелестел.

Эльга развернула лист чарника и аккуратно поместила его на дощечку. Ну же! — взмолилась она. И — чудо! — лист будто прилип. Конечно, сразу стало видно, что у него много лишнего. Там подрезать, здесь подрезать. Но для этого же есть ноготь!

Провести им справа, провести слева, закругляя, заворачивая к вершинке. Еще чуток ненужных зубчиков долой и по жилке отрезать снизу. Готово! Эльга самокритично заметила, что вышло не слишком аккуратно, зато чарник, показалось, врос в дерево намертво.

Теперь — ольха.

Высунув от усердия язык, Эльга принялась кропотливо составлять листья, прилаживать их один к одному, подсовывая, подбивая в древесные трещинки. Окантовкой добавила тополя. В центр, в раздвоенность Камня, пошла календула.

Пальцы мяли и складывали, соединяли, делили, подворачивали и скручивали. Кое-где ольху даже пришлось смочить языком. Не вкусно. Пресно. Ну-ка, тесно, ну-ка, дружно. Или вам специально донжахина в компанию подать?

Солнце прыгнуло через голову и покатилось с холма.

Дивий Камень на дощечке тянулся вверх, прорастая в окружающий сумрак и расплываясь в нем. Эльга щурила глаза, но они закрывались и склеивались. Хоть веточки вставляй. Как бы себе букет набить, чтобы долго не спать.

— Эльга!

— Да, мастер Мару.

Девочка вскочила на голос, кажется, еще во сне.

— Ты спишь?

— Нет, мастер Мару.

— Уверена?

Пригоршня ледяной родниковой воды, пролившаяся на затылок и шею, заставила Эльгу завопить.

— Ай, мастер Мару! Я уже не сплю!

Темнота посыпалась, будто листья в осеннюю бурю, разлетелась, унеслась, оставив бедную Эльгу напротив мастера, стоящего с фонарем в руке.

— Вот теперь верю, что не спишь. Пошли.

Унисса взяла ученицу за руку.

— Ой, а я же сделала! — спохватилась Эльга и подобрала мохнатую от листьев дощечку.

— Уже? — мастер Мару недоверчиво выгнула бровь из мягкого пшеничного колоса. — Интересно посмотреть.

Труд ученицы она изучала долго.

Эльга успела измучиться, продрогнуть, проскакать на одной ноге вокруг скамейки, упасть, испачкать ладони, дойти до Камня, смыть грязь, зачерпывая воду из желоба, и задремать, глядя на огонек свечи за фонарным стеклом.

Ждать было страшно, на самом деле. Но мечталось, что мастер Мару сейчас скажет, что, конечно, ей еще нужно долго учиться и совершенствоваться, чтобы стать грандалем, но успехи в составлении букетов…

— Что ж, — сказала Унисса, — могло быть и хуже.

…успехи…

Эльгу словно хлестнули веткой по лицу.

— Мастер Мару, вы нарочно?

— Что я нарочно?

— Я же старалась! — крикнула ученица.

— И что? — насмешливо спросила Унисса. — Это отменяет то, что у тебя получился плохой букет?

— Он же первый!

Женщина повернула девочку к себе.

— Первый букет всегда из черенков. Знаешь такую поговорку?

Эльга обиженно фыркнула.

— На самом деле, — сказала Унисса, — мой первый букет был еще хуже. Знаешь, что сделал мастер Крисп? Он сжег его. Сказал, что такой кошмар можно исправить только огнем. Я так плакала. Я думала, что из меня ничего и никогда не получится. А мастер на три дня запер меня в холодной листьевой, у него был специальный такой подвальчик, и заставил слушать листья. И давал только воду.

— Но зачем? — спросила Эльга.

Унисса усмехнулась.

— Я думаю, ты мне сейчас сама ответишь на этот вопрос. Пошли ужинать. А это… — она посмотрела на букет. — Сама решишь, что с этим делать.

Эльга прижала дощечку к себе.

— Ну и пусть, что плохо!

— Как знаешь.

Унисса подняла фонарь, и они по тропке стали спускаться с холма к гостинице. Эльга, наверное, уже могла бы проделать весь путь с закрытыми глазами.

Большинство домов были темны, во дворце энгавра мерцали свечи и кто-то тихо играл на балумбене. Фонарщик на лестнице подливал масла в лампы, освещающие широкие ворота и крытую темную повозку.

За оградой гостиницы трещали цикады.

— Ой, я поняла, — сказала Эльга, ероша пальцем листья на дощечке. — Плохо, когда кажется, что ты почти грандаль.

Унисса рассмеялась.

— И это тоже. Просто любому человеку, не важно, как далеко он продвинулся в своем мастерстве, необходимо постоянно расти, а это значит, всегда и всюду он должен говорить себе: я могу лучше, я должен приложить еще некоторое усилие. И еще. И еще. Учитель же просто обязан внушать то же самое ученику.

Эльга вздохнула.

— Это значит, мои букеты для вас всегда будут плохими?

Унисса открыла дверь.

— Нет, — сказала она. — Какая глупость! Нет. Но ты всегда сможешь сделать лучше.

— А вы?

— И я. Пока живу. Конечно, у меня было несколько удачных букетов. Но сейчас я сомневаюсь, что они были достаточно хороши.

— А я бы не сомневалась, — сказала Эльга.

— Потому ты и не мастер.

Потом они ели ячменную похлебку, и мастер Мару макала в нее хлеб, а Эльга хлебала жижу, вылавливала ложкой длинные мясные волокна и украдкой косилась на перевернутую листьями вниз дощечку.