Мастер осенних листьев

Решившись, господин Некис приподнял Эльгу и перевалил на себя легкую, почти невесомую фигурку.

— Ну-ка.

Он почувствовал, как она замерзла, захолодела, и принялся растирать ее руки, спину, ноги под платьем.

— Просыпайтесь, госпожа мастер.

Эльга закашляла.

— Ради Ма… ради Матушки-Утробы…

— Вы уснули на земле, — сказал господин Некис в приоткрывшиеся, непонимающие глаза.

Ладони и пальцы его тем временем продолжали свою работу, растирая, оглаживая, пощипывая, возвращая тепло телу и конечностям.

Эльга вдруг зажмурилась.

— Вы тоже мастер?

— Нет.

— А хорошо.

На ее порозовевшем лице проступила слабая улыбка.

— Скоро будут Башквицы и Ружи, — сказал господин Некис. — Вы успели сделать то, что хотели, госпожа мастер?

— Я не уверена.

Эльга резко села, повернула голову к букету и смотрела на него несколько долгих мгновений. В глазах ее появилась задумчивость.

— Вы хотите показать им самих себя? — спросил господин Некис.

— Не совсем. Я… — Эльга нахмурилась. — Это сложно. Это будет зависеть от них настоящих.

— Значит, у вас ещё есть время вымыться и позавтракать.

— Нет-нет, — сказала девушка, поднимаясь, — смотрите, у Ружей ещё можно немного подправить. Видите, между рядами?

— А Сист специально держит воду горячей.

— Горячей?

Эльга остановилась в шаге от букета.

— Исключительно и замечательно горячей, — подтвердил господин Некис. — А если у вас нет новой одежды, я готов уступить свой старый горжет.

— Вы серьёзно?

— Я вас провожу.

Господин Некис повёл Эльгу по мосткам к палатке. Воины здоровались, желая светлого утра и долгой жизни. Эльга кивала:

— И вам, и вам.

Хеврос и Сист принесли парящую бадью, поставили внутрь, потом Сист притащил бадью поменьше, с холодной водой, сунул в руки Эльге ковш.

— Вот, — он помялся. — У нас тут ребята, когда мой портрет увидели… Вы не могли бы им тоже сделать?

— Ваш портрет? — спросила Эльга.

Сист смутился, заволновался.

— Нет, что вы, госпожа мастер! Я-то им зачем? Им каждому — свой, для родных.

— Я поняла, — улыбнулась Эльга. — Я постараюсь, но, наверное, не сегодня. Вы же завтра ещё не уедете?

— Во второй половине дня, скорее всего, выйдем в Салланцу, — сказал господин Некис.

— Тогда утром я приму всех желающих.

— А… — открыл рот Сист.

Но был прерван господином Некисом.

— Всё! Госпоже мастеру некогда. Поспеши с завтраком.

— Да, командир, — сказал Сист.

Он отсалютовал и побежал, мальчишка мальчишкой. Господин Некис усмехнулся.

— Я тоже пойду, — сказал он. — Жду вас у себя.

— Хорошо.

Ах, как это было замечательно, оставшись одной в просвечиваемой солнцем палатке, скинуть грязные, пропотевшие платье, сорочку, нижнюю юбку и, попеременно зачерпывая ковшиком из одной и из другой бадьи, поливать себя водой! Плыло к ногам лиственное крошево, распускались, липли к к лицу волосы.

Ничего нет лучше!

Грудь, руки, живот Эльга растерла грубым мочалом до красноты. Грязь сползала будто кора с дерева. И хорошо, что бадья с горячей водой была глубокая, большая, черпай и черпай, не думая об экономии.

Тугой, заставляющей прикусить губу струйкой на шею, на спину. Ах! Ёрпыль-гон!

Потом даже просто стоять, обсыхая, на мокром пятачке было блаженством. Эльга обнаружила, что в голове у нее пусто, ни листика, ни узора, и сладко потянулась. Все, Ружи и Башквицы, я готова. Я знаю, что. Я знаю, как. Я, конечно, не совсем уверена, что у меня получится, но в вас нет никакой разницы.

Это понятно?

С осколками листьев, с водой, казалось, ушли усталость, беспокойство и напряжение последних дней, забылись Каршетт и титор Астараго, девочка Арья, женщина, сына которой звали Асмас, но на самом деле он был Лесмо Иггитак. В теле появилась легкость. В шагах — плавность. Эльга покружила по палатке, завернувшись в дорожный плащ.

Хорошо!

Держитесь, Башквицы! Берегитесь, Ружи! Мастер умыт и чист. Мастеру осталось сделать одну вещь, и все в вашей жизни изменится. Да-да, уж будьте покойны! Зря что ли ночь под светом фонаря она набивала новые узоры? И вы знаете, есть чувство, что раньше такого никто не делал. Впрочем, сначала она позавтракает.

Эльга оделась в чистое, подвязала пояс, выволокла опустевшие бадьи наружу.

Мир звенел, стрекотал, разливался птичьим пением. Это же почти лето! А она чуть его не проморгала! Тут ведь просто — распахни глаза и смотри, перекладывай на букеты. Можно ведь, наверное, сохранить в листьях кусочек этого светлого, уходящего цветеня или следующего за ним чаровня, или жаркого, плодородного пожатья. Чтобы достал, сбросил тряпочку — и лето, и солнце, и запахи!

Да, об этом стоило подумать.

— Госпожа мастер.

Господин Некис явно остался доволен тем, как она выглядит.

— Совершенно другое дело, — сказал он. — Наконец-то вы не производите впечатление смертельно больной.

— И вам — долгой жизни, — ответила Эльга.