master of loop

“Дом — это такая странная вещь, — сказала она. “У меня миллионы домов, но мое сердце не болит ни об одном”.

“У тебя хоть сердце болит?”

“Почему нет?” — спросила она. “Все вещи из плоти и крови болят, Сайлас”.

“Не знаю. Я едва прожил несколько веков… и все же я всегда чувствую себя таким оцепеневшим”.

“Это естественное состояние”, — объяснила она. “Фаза, если хочешь. Твой разум отчаянно пытается примирить свои эволюционные предубеждения с реальностью. Как и большинство вещей, это пройдет. Смысл жизни для всех нас, в том числе и для меня, заключается в том, чтобы чувствовать что-то. Чувствовать волнение, надежду, ужас, благоговение. Эти чувства никогда не проходят, сколько бы ты ни прожил”.

“В это трудно поверить”, — сказал он. “Каждый день… я чувствую, как она исчезает, все дальше и дальше. Иногда я почти не злюсь. Думаю о том дне, я имею в виду”.

“… Молодая душа не может разжигать гнев в течение нескольких жизней. Кроме того, почему ты должен чувствовать гнев?”

“Почему? Ты действительно спрашиваешь меня об этом?”

“Да”, — осторожно кивнула она. “Это был день сожаления — я тоже чувствовала это в своем сердце, веришь или нет. Но это один день. Одно событие. Для человека, который не может умереть, ты странно зациклен на этом”.

“… тот день определил меня”, — сказал он. “Долгое время после этого моей единственной целью было посадить Валена на трон и убить себя. На самом деле, если бы я мог, я бы убил себя независимо от Валена. Ты, я полагаю, не позволила бы мне”.

“Нет в мире такой душевной боли, которая могла бы заглушить волю к жизни”, — сказала она. “Большинству тех, кто ломается, просто не давали шанса стать целым. Когда все, что ты знаешь, — это страдания, легко отказаться от жизни. Но посмотри на себя сейчас. Смерть кажется такой незнакомой, не так ли?”.

“…”

“Все виды, способные думать и чувствовать, одинаковы”, — продолжала она, ее ноги танцевали в воде бассейна. “Всегда есть сожаление по поводу предотвратимой гибели людей. По правде говоря, если бы мне дали шанс избежать тюрьмы, мало кто, если вообще кто-либо, выбрал бы другой путь. Ты избежал ее — но по какой-то причине отчаянно хочешь вернуться обратно, как раненое дитя, желающее вернуться в материнское лоно. Пути назад нет, Сайлас”.

“Ты всегда такая назидательная?” — спросил он со вздохом.

“Да”, — усмехнулась она. “В жизни мало вещей, от которых я получаю больше удовольствия, чем от проведения лекций для невольных участников. И это по одной причине: я всегда права”.

“Всегда?”

“Я говорю только тогда, когда я права”, — сказала она. “Ты решил жить в тот день вечно, но ты выбрал его по неправильным причинам. Ты отчаянно цепляешься за то, чего просто… больше нет”.

“Что? Моя человечность?” — насмехался он.

“Сожаление”, — сказала она.

“…”

“Ты хочешь вызвать чувство вины, но оно не приходит. Ты двигаешься дальше… но ты не можешь признать это. Потому что признать это — значит разрушить то, что, как ты думаешь, является основой твоей цели”.

“…”

“Когда-то у меня была семья”, — сказала она после недолгого молчания. “Нас было восемь человек. Это было в самом начале моей вечности-сейчас, и, как и ты, я все еще… приспосабливалась. В отличие от тебя, они не были отняты у меня резко и жестоко. Их просто забрала природа времени и жизни. Поэтому, впервые в жизни, я украла время. Я украла время, чтобы быть с ними. Снова и снова, снова и снова. И с каждым разом они становились все меньше… их. Пока однажды они не стали полыми оболочками, масками людей, которых я когда-то знала. Вот почему никто больше не помнит, Сайлас. Потому что они должны забыть, чтобы не оставить часть себя.”

“Они могли бы уйти с миром, но я заставила их вернуться и протащила их через томительный конец жизни. И, как и ты, я использовала чувство вины как щит, чтобы спрятаться в горах, подальше от всего. А потом, однажды, я проснулась… и, внезапно, чего-то не хватало. Боли. Чувства вины. И я вызвала ее. И каждый раз, когда я отвлекалась ненадолго, она исчезала. И мне приходилось вызывать ее снова. Я вызывала все эти вещи, пока время не украло и их, и там ничего не было”.

“…”

“С тех пор я похоронила сотни тысяч детей и любимых”, — ее слова потрясли сердце Сайласа, когда его глаза сфокусировались на ее. Они были ясными и спокойными, даже томительно красивыми. “И каждый раз, когда я теряла кого-то… мне было больно. Но эта боль проходила. Я любила каждого из них всем сердцем… Но даже я не могу отменить то, чему суждено быть, Сайлас. У нас есть замечательные способности — как ты сам доказал, — но они не вечны. Ты узнаешь это в свое время.”

“Вместо этого я могла бы просто перестать иметь семью. Уйти в уединение. Некоторые из нас так и сделали — они все еще дремлют, просыпаясь то тут, то там, чтобы ворчать и урчать. Или я могла бы продолжать красть время и отчаянно цепляться за слабые шансы, что они тоже смогут научиться такту “вечность-сейчас”. Но только один выбор был правильным — любить их, быть с ними и переправить их, когда пришло их время. Тебе тоже придется сделать это, по крайней мере, пока”.