Мимо нас, из одного коридора в другой, прошли Фишер и Фредерика. Я отступил за Дейке. Фишер монотонно бубнил - как учитель, которого совершенно не интересует тема, Фред шла за ним на порядочном расстоянии. И Фишер и Фред должны были нас заметить... но не заметили.
Мария оттолкнулась руками от стены, и вновь повела меня вглубь лабиринта.
К чёрному входу в особняк мы прошли путём, который я не знал.
Мы зашли в крохотную комнату на первом этаже. Здесь было только узкое непрозрачное окно и три швабры в углу. Мария села на подоконник, переобуваясь в туфли с супинаторами.
- Это несчастный случай. - Отрезала Золушка, вставая. - Тебя в лабиринте не было.
- А где я был? - спросил я через спазмированное горло.
- На уроке. Со мной. В галерее. Тебе ясно?
Страшно это. Страшно и противно.
Я не умею врать. Но я кивнул.
Потому что это она меня сюда пригласила. Поручилась за меня. Атхена, сколько же ещё людей из-за меня пострадает?
Смерть Константина не удастся замять. Я ведь и не хочу этого... Это несправедливо. Для Кости - несправедливо.
Кажется, что ему не всё равно. Кажется, что там, в лабиринте, он жив. Может, спит. Спит, а мы его бросили. Так всегда: сначала не веришь, потом злишься.
Андрей говорил, не нужно пытаться верить. Нужно действовать, а не циклиться на чувствах.
Мои руки порезаны и в крови. Одежда - мокрая и грязная. Я развернул ладони, рассматривая дрожащие пальцы.
Золушка тоже посмотрела на мои руки долгим холодным взглядом.
- Ладно, пойдём. - Мария опять приобняла меня, выводя из каморки. - Пойдём...
- Мои картины - это оружие. - Тихо произнёс я. Мне нужно было это сказать, почувствовать, как звучит. Сделать мысль словами, а слова - звуком.
- Всё настоящее искусство - это оружие.
- Как ты меня нашла?
- По разрыву. В разрыв оно и входит.
- Кто? - Спросил я, шагая рядом с золотоволосой женщиной, которая пытается меня спасти.
- Искусство. Ты пытаешься быть «наполовину» там, и здесь - наполовину, это приводит к разрыву. В разрыв оно и входит. Искусство, которое оружие.
- Я не понимаю.
- Что тут понимать? Всё что убивает - оружие.
Мария привела меня в спальню и ждала за дверью, пока я переодевался. Я старался не смотреть на кровать Кости. Затем забрала мою грязную одежду и унесла.
А потом отвела в галерею и разделась, сев на высокий табурет модели.
Передо мной сидела прекрасная обнажённая женщина - а я не мог ни смотреть на неё, ни рисовать. Но мне пришлось.
5.3 Золушка
- Что он принял? Телос? Инфекция? Вы принимали это вместе? - Кайл Реган поставил на стол локти, а пальцы сложил домиком так, что образовавшийся угол указывал на меня. - Вы были с бедным парнем все утро. Вы видели. Вспоминайте, Олег. Вы внимательный молодой человек, должны помнить.
Кайл Реган изменился с нашей прошлой и единственной встречи. Постарел. Он крупный человек, с длинными руками и широкими перекачанными плечами. Мне нравятся его глаза: зелёные, с золотыми крапинками, в обрамлении пушистых рыжих ресниц. Четыре года назад у него на голове был такой же пушистый рыжий ёжик. Сейчас ёжик бел, как пух одуванчика и сквозь него просвечивает по-старчески пятнистая кожа, а морщин на круглом лице Регана стало намного, намного больше.
С лацкана деджова пропала звезда старшего дознавателя. Я помню её: восьмилучевая блестящая штуковина, с кроваво-красной точкой в центре, мне всё время хотелось потрогать.
Для «интервью» Регану выделили длинную узкую комнату с единственным окном. Заходящее солнце прогрело помещение, как в парнике. Деджову в его глухой чёрной форме из полиэстера жарче всех.
Я прикрыл лицо ладонью от солнечных лучей. Жаль, от духоты так не спрячешься. Пульс в затылке бился болезненно медленно.
Я забыл, какой тяжёлая голова после того, как поплачешь.
Левую руку я держал под столом, вцепившись в тёплый пластик - он казался мягким и живым.
- Ничего я не принимал. Я проснулся. Мы беседовали. Пошли завтракать. Встретили в кафетерии герру Дейке. Герра забрала меня на урок - а Костя сказал, что не спал всю ночь, и пойдёт ляжет.
Реган спрашивал одно и то же уже седьмой раз. И седьмой раз получал один и тот же ответ. В галерее Золушка заставила меня повторять его, пока язык не начал заплетаться.
Всё равно деджов Реган знает, что я вру. Я знаю, что он знает. Он знает, что я знаю, что он знает. - И как он будет вести разговор, зная, что я знаю, что он знает?... Мысли с трудом ворочались, я запутался. Зря прогуливал техники допросов.
А ещё деджов понимал, как мне больно лгать - и пытал меня ложью. Тяжело и гадко врать о человеке, который умер (нет, я ещё не верю), и который был мне важен. Каждое моё слово измазано в вонючей липкой грязи. Поэтому так хотелось прикрыть губы ладонью. Поэтому нужно контролировать руки.
- Деджов, вы задали достаточно вопросов. - Мария, подпиравшая угол этой пропитанной душным солнцем комнаты.
Реган повернулся к ней всем телом, освобождая меня от тяжёлого взгляда:
- В вашем заведении парень скончался от передозировки. Я задам столько вопросов - сколько нужно.