Проработав в Лондоне более полутора лет, Бенджамин собрал наконец денег на обратный путь в колонии и в 1727 году снова оказался в Филадельфии. Занявшись поисками работы, он был несказанно удивлен, когда прежний хозяин, Сэмюел Кеймер, сделал ему выгодное предложение — стать управляющим в типографии и взять на себя обучение работников, нанимаемых в связи с расширением дела. Кеймер положил ему отличное жалованье. Франклин согласился, однако с самого начала почувствовал какой-то подвох. Но, как и обещал себе, он не стал предпринимать опрометчивых шагов, а сдержался и спокойно проанализировал факты.
В обучении у него находились пять человек, но работа с ними почти не оставляла Бенджамину времени на прочие дела. Сам Кеймер вел себя странно — вкрадчиво, намного более приветливо, чем когда-либо. Столь дружеские манеры были несвойственны этому раздражительному и нервозному джентльмену. Взглянув на ситуацию с точки зрения Кеймера, Франклин почувствовал, что тот до сих пор не простил ему скоропалительный отъезд в Лондон, считая это предательством. Должно быть, он, Бенджамин, представляется хозяину ничтожеством, самонадеянным юнцом, заслуживающим возмездия. Кеймер был не из тех, кто станет обсуждать это с другими, но он мог, кипя от негодования, решить проучить молокососа. Теперь намерения Кеймера становились более понятными: скорее всего, он вынудит Франклина передать свои обширные знания другим работникам, после чего уволит его. Так он задумал отомстить.
Уверенный, что все понял правильно, Бенджамин решил незаметно повернуть ситуацию в свою пользу. Пользуясь положением управляющего, он заводил связи среди поставщиков и клиентов. Он экспериментировал с новыми методами производства, с которыми познакомился в Англии. Выбирая моменты, когда Кеймера не было поблизости, Франклин осваивал то, чего еще не знал, — работу с печатными клише и производство красок. Он внимательно и серьезно работал со своими учениками и постепенно готовил одного из них себе в ассистенты. И вот, почувствовав, что Кеймер собирается его уволить, Бенджамин уволился сам и открыл собственную типографию — при надежной финансовой поддержке, вооруженный углубленным знанием дела, имея солидных клиентов, заинтересованных именно в его услугах, а также первоклассного ассистента, которого сам же подготовил и обучил. Осуществляя свой план, Франклин заметил, что им движет вовсе не гнев и не горькая обида на Кеймера. Он словно передвигал фигуры на шахматной доске, стараясь предугадать ходы Кеймера, прочитать его мысли, и, преуспев в этом, хладнокровно и рассудительно сыграл блестящую партию.
В дальнейшем издательское дело Франклина процветало. Он успешно издавал газеты, писал книги, становившиеся бестселлерами. Франклин занимался и наукой, приобрел известность своими экспериментами с электричеством, изобрел экономичную малогабаритную печь для домов, получившую название «печь Франклина» (а в зрелые годы еще изобрел бифокальные очки, разработал проекты кресла-качалки, молниеотвода и др.). Он приобретал все большую известность и авторитет в Филадельфии и в 1736 году решил, что пришло время сделать следующий шаг и заняться политикой. Франклин стал делегатом в законодательном собрании Пенсильвании и через несколько месяцев после этого был единогласно избран на весьма почетный и важный пост секретаря Пенсильванской ассамблеи. Однако, когда подошло время возобновить назначение, Исаак Норрис, новоиспеченный член законодательного органа, внезапно выразил свое категорическое несогласие и поддержал другого кандидата. После жарких дебатов Франклин все же был избран, но, оценивая положение, ясно видел опасность, маячащую на горизонте.
Норрис был деловым человеком, хорошо образованным и богатым. Обаятельный и неглупый, но чрезмерно амбициозный, он явно намеревался сделать головокружительную карьеру. Начни Франклин с ним конфликтовать — чего, собственно, все и ожидали после битвы, разыгравшейся вокруг секретарской должности, — это привело бы лишь к тому, что Норрис, утвердившись в своем предубеждении, окончательно стал бы ему непримиримым врагом. С другой стороны, если Норриса игнорировать, тот сочтет Франклина заносчивым и, вероятно, еще сильнее возненавидит. Может, кто-то предложил бы идти в атаку и дать отпор — это поступок сильного мужчины, готового показать всякому, что не даст себя в обиду. Но разве не будет неизмеримо более мощным шагом опровергнуть ожидания Норриса и сделать его своим преданным союзником?