Подобные инновации родились вовсе не потому, что Моцарт был каким-то бунтарем или намеренно шел на провокацию. Его мятежный дух, вырвавшийся из-под спуда, был словно неподвластен ему, выражая себя абсолютно естественно, будто пчела, вырабатывающая воск. Учитывая к тому же его невероятное музыкальное чутье и тончайшее понимание музыки, Моцарт попросту не мог не оставить печати своей яркой индивидуальности в любом жанре, в котором творил.
В 1786 году Вольфганг познакомился с одной из версий сюжета о Дон Жуане — легенда вдохновила и взволновала его. Он сразу же отождествил себя с этим великим соблазнителем. Моцарта, как и Дон Жуана, влекло к женщинам, он испытывал то же презрение к сильным мира сего. Существеннее, однако, было другое: Моцарту открылось, что он наделен великой властью обольщать своих слушателей, ибо могущественным средством обольщения является сама музыка с ее неотразимой и удивительной способностью пробуждать в людях чувства. Превратив историю Дон Жуана в оперу, Моцарт получал возможность передать все эти мысли. Итак, на следующий год он приступил к работе над оперой. Заставляя эту историю ожить на подмостках такой, как он ее себе представлял, Моцарт в очередной раз обратился к своим бьющим ключом творческим силам — на сей раз в применении к опере.
Современные оперы были довольно статичными и стандартными. Они состояли из непременных речитативов (мелодекламации под аккомпанемент клавесина, с помощью которых раскрывался сюжет и объяснялось действие), арий (сольные партии, в которых певец реагировал на сообщенное в речитативе) и хоровых песен, которые исполнялись большими певческими коллективами. В операх Моцарта все было совершенно по-другому, воспринимались они не как череда отдельных номеров, а как единое целое, где одна тема плавно перетекала в другую. Характер Дон Жуана раскрывался не только в словах арий, но в первую очередь в музыке: каждое появление обольстителя на сцене сопровождалось тревожным тремоло скрипок, точно характеризующим чувственную, страстную натуру. Такого бешеного, почти немыслимого темпа, как в операх Моцарта, никогда еще не было в театре. Но и этого было мало — чтобы повысить выразительность музыки еще сильнее, Моцарт ввел яркие и мелодичные ансамбли, в которых разные персонажи поют, то будто соперничая друг с другом, то сливаясь, — изысканный, сложный контрапункт придавал опере сказочную красоту и драматизм.
Вся опера, от начала до финальных аккордов, проникнута демоническим обаянием великого обольстителя. Несмотря на то что остальные персонажи обличают и проклинают его, героем невозможно не восторгаться, пусть даже он до конца упорствует в своем грехе, насмехается над адом, бросая ему вызов, и отказывается раболепствовать перед власть имущими. «Дон Жуан» не был похож ни на одну написанную до него оперу — ни своим либретто, ни музыкой — и, возможно, слишком намного опередил свое время. Публика приняла спектакль холодно, многие говорили, что он ужасен, музыка неприятна для слуха, раздражал безумный, неистовый темп, смущала и нравственная неоднозначность, за которую оперу называли аморальной.
Продолжая трудиться в лихорадочном темпе и не давая себе отдыха, Моцарт буквально сгорел. Он скончался в 1791 году в возрасте тридцати пяти лет, через два месяца после премьеры «Волшебной флейты», последней своей оперы. Лишь много лет спустя слушатели научились по-настоящему слышать и понимать поразительную музыку таких его шедевров, как «Дон Жуан», который вошел в пятерку самых популярных и наиболее часто исполняемых опер в истории.
Ключи к мастерству
Непосредственный разум — Заурядный разум — Многогранный разум — Толкование истории Моцарта — Три обязательных этапа
Бывает, мы так глубоко погружаемся в воспоминания о своем детстве, что не просто вспоминаем события, но будто ощущаем, каким все было тогда. В такие минуты мы осознаем, насколько отличалось наше тогдашнее восприятие мира от нынешнего. Мы были непредвзятыми и простодушными, а в голове роились свежие, оригинальные идеи. То, что сегодня кажется нам простым и само собой разумеющимся — привычные вещи вроде ночного неба или отражения в зеркале, — вызывали наши восторги и удивление. У нас постоянно возникали вопросы решительно обо всем, что нас окружало. Еще даже не научившись говорить как следует, не умея выразить мысль словами, мы уже думали, выражая мысль в образах и ощущениях. Оказавшись в цирке, на стадионе или в кино, мы буквально впитывали впечатления, глядя во все глаза и слушая во все уши. Краски тогда казались более яркими и сочными. Нам отчаянно хотелось превратить все вокруг в игру, играть с самими обстоятельствами жизни.