Мастер дымных колец

- Я д-думаю, что не для открытий великих, да, да, - Шнитке разнервничался и опять стал заикаться. - Я д-думаю, мы должны пойти в народ, ч-чтобы с-сохранить братство для Европы. П-понимаете, Сергей, с-сохранить святое братство, которого в мире совсем не осталось, т-только у н-нас. Да, да, не удивляйтесь, у нас, б-быть может, нет демократии, нет свободы личности, но нет и эгоизма западного, нет...

- Бросьте.

- Что?

- Бросьте писать. Мысли у вас интересные, а писать бросьте. Вся наша провинция забита чудаками, которые день и ночь чего-то пишут. Вы, Евгений, бросьте это.

- Почему? - удивился Евгений.

- Ничего у вас не выйдет, - уверенно повторил Варфоломеев.

- Да почему?

- Потому что глухомань. Не иначе как дрянь какую-нибудь напишете. Да, да, хорошие книги пишут в столицах, а здесь только дрянь.

- Но как же, вот ведь Илья Ильич тоже пишет об обитаемости миров...

- Илья Ильич тоже дрянь пишет.

- Как! - воскликнул Евгений. - Но как вы можете! Вы что же, не верите?

- Чему? В обитаемость Вселенной? Конечно, не верю. Да дело здесь не в вере. Какие к черту пришельцы, где вы их видели, что они, госпланом утверждены на следующую пятилетку?

Варфоломеев вдруг остановился. Через дорогу как раз под фонарем бежала, то и дело оглядываясь по сторонам, блестящая болотная крыса. В зубах она держала мозговую косточку. Шнитке вздрогнул и рефлекторно схватился за рукав своего провожатого.

- Крыса!

- Странно, - заметил Варфоломеев. - Чего это они разбегались, чай не весна.

Но Шнитке даже не улыбнулся. Похоже, он догадался, в чем дело, хотел сразу сказать, потом передумал, а потом все-таки не выдержал:

- Этого следовало ожидать.

- Как это следовало, из чего? - удивился Варфоломеев дребезжащему голосу Евгения.

- Понимаете, вороны вчера покинули Заставу, вот крысы и оживились мусор-то надо кому-нибудь убирать.

- Хм, действительно, вам не откажешь в логике, - похвалил Варфоломеев и тут же добавил: - Ну что ж, до свидания, Евгений Шнитке, врать не буду, мол, рад, что познакомились, я вообще не люблю знакомиться. Прощайте.

Так они и разошлись, чтобы уже никогда в будущем не встретиться. По крайней мере в этой сегодняшней жизни.

16

Прошло несколько дней. Варфоломеев, нет, вернее сказать, Сергеев вернулся в Южный город. Это будет еще потому правильно, что здесь, в Южном, почти никто его Варфоломеевым называть не мог. А кроме того, Сергеев совсем не то, что Варфоломеев. И дело не в том, что Сергеев звучит проще, ну, как, например, Петров или Иванов, без всяких, так сказать, намеков на кровавые события западной цивилизации. Ведь Варфоломеев вполне распространенная фамилия. Но теперь, в Южном, Сергеев был Сергеевым еще и потому, что он, в отличие от Варфоломеева, ничего не знал о Соне Пригожиной, или точнее сказать, старался о ней совсем не думать.

Да и думать о ней, собственно, было некогда. Дел было много, а времени оставалось мало. Ему явно нужен был помощник. Конечно, он мог попросить Марту, тем более, что она уже несколько раз звонила ему, говорила, что ей все обрыдло, что она устала и хочет встретиться с ним. Но именно из-за этого он не хотел ее просить сейчас ни о чем. Марта обижалась. Она явно что-то заподозрила. Сергеев жалел ее, но ничего поделать не мог. Пропадал на работе, домой приходил далеко за полночь. Некоторые хозяйственные дела поручил своему соседу по лестничной клетке, ранее репрессированному, бывшему врагу народа, а ныне персональному пенсионеру Марию Ивановичу Чирвякину. Марий Иванович, человек добрый, но уставший от жизни, часто заходил к Сергееву поболтать о том о сем по-холостяцки - очень сильно скучал. Единственным его развлечением было конструирование радиоприемников повышенной чувствительности с последующим прослушиванием вражеских голосов, их подробный анализ и еженедельный отчет своему молодому соседу. Поэтому Чирвякин с удовольствием принял порученное задание. Он даже причмокнул от оказанного ему доверия и сказал: "Донской не подведет!".

- Какой такой Донской? - удивился Сергеев своему соседу.

- А это у меня кличка была партийная, - пояснил Чирвякин.

Таким образом, хотя и с напряжением, но важное дело продвигалось вперед по намеченному руслу. И все бы, наверное, так и пошло дальше, если бы не одно событие. Как-то вечером, кажется, на третий или на четвертый день после возвращения с Северной к Сергееву зашел старик Чирвякин и с погребальным видом протянул какой-то клочок бумаги.

- Нате, это вам.

- Что это?

- Я так и знал, я чувствовал... - бормотал Чирвякин.

Сергеев развернул вдвое сложенный листочек и прочел несколько раз его содержимое. Это была повестка из Комитета Государственной Безопасности.

- Я все эти дни чувствовал неладное, - у Чирвякина подкосились ноги и он бухнулся на стул. - Не зря этот мужик у подъезда все время крутился. А тут сегодня заходит ко мне и говорит: вы, мол, такой-то? Я говорю, да, я такой-то. Вот распишитесь, говорит, здесь и передайте это вашему соседу товарищу Сергееву. А напоследок сказал: "Только никому ни слова, - и после паузы добавил: - Вы ведь знаете". А что я знаю, Сергей Петрович? Что я знаю?