Мастер дороги

Какой-то карапуз вырвался вдруг из объятий мамаши и закосолапил к старику. Тот остановился, даже как будто с надеждой. Но карапуз протопал дальше и ухватил за шею громадного плюшевого жирафа с лавочки напротив. Мамаша сложила мобильный, догнала карапуза, извиняясь перед лоточником, начала отдирать от жирафа.

Мимо старика прошла, даже не глянув.

Он сделал вид, будто роется в карманах, только поэтому и остановился. Наконец пригладил ладонью волосы и зашагал дальше. За спиной стоял рев до небес, дитя «хочукало» и лягалось.

На Крокодила он посмотрел мельком. Точно так же, как на статую Тигрицы чуть раньше и на скульптурную композицию у самых ворот зоопарка.

– Иван Корнеевич, – позвал Крокодил.

Старик замер. Резко обернулся.

– Не узнаёте? – спросил Крокодил.

Он в последний раз затянулся и неловким движением отправил сигарету в урну.

Старик смотрел на него, сдвинув густые брови, сжав губы.

– Вернулся, значит? Я слышал, но решил, что опять врут.

– Но удивились вы сейчас не поэтому. – Говорил Крокодил ровным, безразличным голосом с едва заметным акцентом, то ли немецким, то ли польским. – Присаживайтесь. – Он пододвинул к себе черную трость, освобождая место на скамейке.

– Зачем ты здесь? – спросил старик. Садиться он и не думал. – До сих пор надеешься на реванш?

Крокодил посмотрел на него с непонятным выражением на морде.

– Я здесь потому, что меня пригласили. Это ведь забавно, подумал я: взглянуть, как все сейчас, годы спустя… В конце концов – почему бы и нет. – Он помолчал и вдруг добавил все тем же пустым голосом: – Что до реванша – какой еще может быть реванш, Иван Корнеевич? Не ждете же вы Второго Звериного восстания. Согласитесь, это и звучит-то абсурдно.

«Хочуканье» и рев за спиной вдруг оборвались. Старик оглянулся. Степенно вышагивавший по дорожке Жираф наклонился к малышу и что-то шептал на ухо, мягко и терпеливо, – тот слушал, замерев от восторга. Потом его посадили на спину дяди Жирафа и повезли к мороженщику. Мать карапуза невнятно благодарила, едва поспевая следом; прохожие улыбались.

– Вот видите, – сказал Крокодил. Достал портсигар. – Курить будете?.. Ну, нет и нет. Так что же вас так удивило, Иван Корнеевич?

Какое-то мгновение старик, казалось, сомневался. Готов был сесть рядом с гостем и действительно рассказать обо всем. Но мгновение это прошло – старик решительно мотнул головой и, не попрощавшись, зашагал прочь.

Крокодил сидел и курил – недвижный, словно статуя. Наблюдал. Может, и ждал чего-нибудь. Ласточки метались у него над головой, и по-прежнему растерянно бродили тучи.

Наконец в небесах громыхнуло. По морде Крокодила скатилась капля.

Шаркавшая мимо бабка, вздрогнув, воровато осенила себя знаком Медвежьей десницы.

Снова громыхнуло – и тотчас шелестящим шелковым потоком хлынул ливень. Крокодил даже не шелохнулся.

***

В коридоре было тесно и душно, пахло дешевым одеколоном, хлоркой и почему-то жженой резиной. Очередь жалась к стене, шуршала документами; на разговоры сил не было. Старик стоял, расправив плечи, ждал, как все; то хмурился, то вздыхал, то принимался смущенно разглаживать карманы пиджака. Наконец дождался – и, твердо чеканя шаг, вошел в кабинет.

В кабинете никого не было. Он сбился с шага, завертел головой.

По ту сторону зарешеченного окна барабанил ливень, уже на излете. Висел над столом портрет президента, на стульях и в распахнутых шкафах громоздились горы серых папок. Запах жженой резины был здесь отчетливее, резче.

Из-под стола выглядывал краешек мохнатой ступни.

Старик кашлянул. Шуршание оборвалось – на столешницу легла ладонь, вполне человеческая, затем раздался негромкий стук, сразу за ним приглушенные ругательства. Наконец появилась голова – округлая, покрытая на макушке жесткой, мышастого цвета щетиной. Ладонь потерла эту щетину, другая – с клацаньем поставила на стол треснувшую пепельницу.

Голова повернулась к старику и велела:

– Подайте-ка веник – там, в углу, за кулером.

Старик подал.

– И совок, пожалуйста.

Старик поискал и признался:

– Совка нет.

– Тогда… ладно. – Хозяин стянул со столешницы лист бумаги, зашелестел, зашуршал им по линолеуму. Наконец выбрался из-под стола и – одна нога в мохнатом тапке, вторая босая – прошлепал к мусорному ведру. Ссыпал пепел и окурки, смял и бросил туда же листок. – Документы все есть? – спросил, не глядя.

– Я как раз… – сказал старик. Заозирался в поисках свободного стула.

Хозяин вернулся к себе, заглянул под стол, проворчал: «Ах ты!.. и смердит же, ах, глупо как!..» – выпрямился и со вздохом упал в кресло.

– Документы, – повторил. – Список на дверях.

Старик помолчал, как будто что-то для себя решая.

– Если нет – тогда не приму, – добродушно сообщил хозяин кабинета. Он сунул в угол рта сигарету, пошарил рукой в поисках зажигалки, чертыхнулся и в третий раз полез под стол. Сел, щелкнул, затянулся.

Старик наконец шагнул к столу и спросил, совершенно другим тоном:

– Не узнаёте?

– А должен? – все так же радушно осведомился его собеседник.

– Я – Иван Васильчиков.