— Да благословит вас Бог за эти слова! — сказал я. — Ступайте теперь к вашему мужу, послушайтесь меня, поговорите с ним, говорите, что хотите, но только старайтесь его утешить, возьмите его за руку и скажите: «Я знаю все», и если Господь поможет вам побороть вашу гордость, то скажите: «Прости меня».
— Да подкрепит вас Господь и да внушит Он вам сострадание ко мне! — сказала она. — А я пойду теперь к моему мужу.
— Позвольте, я вам посвечу, — предложил я, взяв свечу в руки.
— Нет, не надо, — сказала она, — я найду дорогу и впотьмах. — Сказав это, она сделала такое движение, как будто ей холодно.
Я также почувствовал, как по всему моему телу пробежала дрожь.
И таким образом мы разошлись. Она поднялась наверх в зал, в котором слабо мелькал огонек от горевшей в нем свечи, а я пошел по коридору, в котором находилась спальня лорда. Я не решился войти прямо в комнату лорда, боясь его напугать, и поэтому постучался, раньше чем войти. Лорд или не спал, или сон его был не крепкий, потому что, как только я пальцем слегка дотронулся до его двери, он тотчас попросил меня войти.
Он так же, как и миссис Генри, при моем появлении приподнялся и уселся в постели. Он был очень бледен и в постели казался гораздо дряхлее, меньше ростом и более худым, чем днем. Лицо его, вследствие того, что он был без парика, казалось, таким маленьким, как лицо ребенка. Взгляд у него был сердитый, и поэтому я даже оробел, когда заметил это. Но голос его звучал так же тихо и спокойно, как обыкновенно, когда он спросил меня, что меня привело к нему. Я поставил подсвечник на стул, прислонился к кровати у ног его и, устремив на него взор, сказал:
— Лорд Деррисдир, вы, я думаю, не сомневаетесь в том, что я считаю себя членом вашей семьи и люблю вас.
— О, да, разумеется, — сказал лорд, — и что вы любите моего младшего сына особенно нежно и относитесь к нему особенно пристрастно, это я также знаю.
— О, милорд, какое пристрастно! Вовсе нет. Но не будем дольше распространяться об этом вопросе и перейдем к тому, что я намерен сообщить вам. Предупреждаю вас, однако, что вы должны быть готовы услышать весьма неприятную вещь. Вы говорите, что я отношусь пристрастно к вашему младшему сыну. Но разве и вы не относитесь пристрастно, если не к нему, то к вашему старшему сыну? Стало быть, нам друг друга нечем укорять. Ну, а скажите, если бы я не был так сильно привязан, не только к мистеру Генри, а к вам, что могло бы заставить меня прийти к вам в такую пору и с таким волнением в сердце? Послушайте, что я вам скажу, и вы убедитесь в том, что если я и люблю особенно нежно мистера Генри, я искренно привязан и к вам.
— Я всегда готов принять вас и выслушать, что вы мне скажете, в какое бы время дня и ночи вы ни пришли, мистер Маккеллар, — сказал лорд, — так как, если вы желаете меня видеть, то, стало быть, у вас есть важные причины. Я это отлично знаю, так как много раз убеждался в этом.
— Я пришел сюда, чтобы ходатайствовать перед вами за моего патрона, — сказал я. — Вы отлично знаете и понимаете, какое положение он занимает в родительском доме. Вы знаете, что это за благородный, великодушный человек, и знаете, как он всегда старался исполнить желания вашего… то есть ваши желания, — поправился я, так как не в силах был выговорить слова «вашего старшего сына, мастера Баллантрэ». — Вы должны знать, да, я уверен, что вы отлично знаете, сколько ему пришлось страдать из-за жены.
— Мистер Маккеллар! — воскликнул лорд, глядя на меня таким сердитым взглядом, как будто он готов был меня разорвать на части.
— Вы обещали выслушать меня, — сказал я, нисколько не смущаясь этим возгласом. — Чего вы, однако, не знали и что вы должны были бы знать, это то, каким ужасным притеснениям, каким испытаниям подвергался мистер Генри. Но чтобы вас не тревожить, он молчал. Вам стоило только повернуть спину, как один из двух сыновей ваших, имя которого я не хочу называть, начинал говорить другому всевозможные дерзости: ругать его дураком, насмехаться над ним и бросать ему самые обидные оскорбления в лицо. Я не могу даже решиться перечислить вам те обидные слова, которые употреблял мастер Баллантрэ, разговаривая с братом. Но стоило только вам появиться в комнате, чтобы он совершенно изменился в своем обращении: он делался любезен и внимателен, и мой патрон должен был с таким же терпением и так же спокойно выслушивать все фальшивые любезные фразы, которые ему говорили, как за несколько минут до того он выслушивал дерзости. Положение моего патрона было положительно невыносимо. Я был свидетелем тех ужасных нравственных мучений, которые он претерпевал. С тех пор, как мастер Баллантрэ приехал, он не переставал оскорблять мистера Генри. Я присутствовал при встрече братьев, первое приветственное слово, с которым мистер Баллантрэ обратился к брату, было: «А, Иаков!», сказанное в насмешку.
Милорд сделал движение, как будто он желал встать, и при этом сказал:
— Если бы в том, что вы говорите, была бы хоть одна доля правды…
— Взгляните на меня, разве я имею вид человека, который лжет? — спросил я, хватая его за руку.