Мастер Альба

– Странное имя.

– Меня маленького компракчикосы украли, в Португалии. Здесь их поймали. Меня монахи купили и дали это вот имя. Так я пойду?

– Что же ты награды не просишь?

– За что?

Португалец удивился так искренне, что тронул даже железную душу главы Туринского трибунала.

– Денег возьмёшь? – спросил инквизитор, нанизывая перстень на тонкий и белый, с крашеным ногтем палец.

– Я принесу! – воскликнул аббат и метнулся к двери.

Там его встретил тяжело дышащий монах, торопливо бормочущий оправдания: “Слуг же забрали, и сторожей, как он прошёл – я не заметил… Простите…” 

– Он перстень нашёл! Деньги неси! Да побольше, пусть будет видно, что для Энхельмо мы не жалеем!

Через минуту вернулся к столу, принёс тяжёлый кошель. Но Португальцу не дал, а высыпал золото на край стола.

– Бери, – приказал инквизитор. – Ты и не представляешь, какое сокровище спас!

– Это – моё?

– Твоё, дровосек.

Португалец, крепко вцепившись в хвост синей невидимой птицы, лихорадочно соображал что-то, приглаживал свободной рукой остриженные в круг волосы.

– А я могу их истратить прямо сейчас?

– Интересно! Ну что же, истрать!

– Ваше святейшество! – звонко и твёрдо заговорил, прижав руку к груди, Португалец. – Пусть из этих денег возьмут те, которые монахи выплатили за меня (грошик!), чтобы я стал свободным и вольным.

– Но вольный должен что-то иметь, – сказал не отрывающий глаз от перстня Энхельмо. – Ремесло или землю – с чего он мог бы платить налог в монастырь или магистратуру.

– О, как вы правы, ваше святейшество! Поэтому я прошу позволения купить в собственность маленький речной остров, что на том берегу, возле нашей деревни.

– Что за остров? – меланхолически поинтересовался Энхельмо у вытирающего вспотевшие лоб и щёки аббата.

– Просто дикий остров. Пустырь.

– А для чего он тебе? Какой налог ты сможешь с него заплатить?

– Я посажу там яблоневый сад, ваше святейшество. Яблоки буду продавать, и яблочный сидр.

– Да почему ж ты считаешь, что сможешь вырастить сад, дровосек? И когда это будет?

– Ваше святейшество! Я прошу вашего благословения. Одно только слово Энхельмо Туринского – и сад вырастет добрый и щедрый.

– Вот как? – вскинулся порозовевший от удовольствия инквизитор. И, подняв величественно руку, громко сказал: – Благословляю!

– Великая милость, ваше святейшество! И пусть деньги за этот клочок земли господин аббат отсчитает сейчас же, и то, что останется – позвольте просить вас, ваше святейшество, употребить на благо святой Римской церкви. Очевидно, что у меня это получится хуже.

– Ты не только добросердечен, но ещё и умён! – покивал с приятным удивлением Энхельмо. – Садись, добрый христианин, поужинай со мной. Разве я когда-то чуждался простого народа? А аббат пока приготовит для подписи две бумаги – на тебя и на остров. Он, кстати, дорого будет стоить?

– Что вы, ваше святейшество! – воскликнул аббат, хорошо понимая, что разница лежащей на столе суммы теперь поступит в личное распоряжение гостя. – Никому не нужный пустырь! В одну монетку оценим, только лишь для порядка…

Португалец ещё не осознавал, что сильнее любого родства и любых мельниковых денег теперь будет хранить его эта возможность – произнести при случае: “Я ужинал с самим Энхельмо Туринским”.

Трапеза, очевидно, подходила к завершению, и с такой же очевидностью новоявленный владелец острова понимал, что аббата грызёт злая досада – отдал частичку монастырской земли, – и за грошик, да ещё потерял дровосека. Ко всему этому примешивалась и зависть – ничтожный мальчишка, поднял счастье с дороги. И эту досаду и злость сумел Португалец ублагостивить, и опять же с огромной пользой для себя самого.

– Ваше святейшество! – дрогнувшим голосом проговорил он, уже встав из-за стола и порядком покланявшись. – Примите маленькое покаяние!

– А что такое? – возлюбопытствовал сытый и довольный Энхельмо.

– Вот такое счастье мне, – заговорил, волнуясь, Португалец, сжимая в руках подписанные и с печатями бумаги, – а я-то человек неблагодарный…

– Да?

– Увы – да. Я много лет жил в семье монастырского дровосека. Он меня кормил много лет, обучал ремеслу. И вот он сказал, чтобы я женился на его единственной дочери. Но она хрома, как и её отец, и лицом неприятна. Я отказался и понимаю сейчас, что отказал благодетелю. 

– Прошу позволения смиренно заметить, ваше святейшество, – подкрался вспыхнувший от злорадства аббат. – Эту неблагодарность исправить легко. Утром же обвенчаем!

– И я сам буду присутствовать при венчании, – кивнул важно Энхельмо. – А там, глядишь, и мою карету починят.

– Иди, вольный человек, – сказал Португальцу почти довольный аббат. – И утром приходите сюда все – и ты, и наш хромой дровосек, и его неприглядная дочь. Ведь сад-то растить – легче с помощницей!

И аббат гаденько рассмеялся.

КИПАРИСОВЫЙ ЯЩИК

Два кабана с волчьими клыками, с мордами, наполненными растерянностью и гневом, стояли в кабинете – нет, не аббата, но тоже достаточно влиятельного в монастыре человека.

– Как же так? – хрипел с клёкотом мельник. – Ведь был уговор! Вот и деньги!