Мастер Альба

– В одной из провинций Индии делают такие кинжалы, – пояснил монах. – Видишь, необычно широкий клинок, от которого тянутся назад два стержня. Между ними укреплена рукоятка – поперёк клинка и в отдалении от него. Идеальная насадка на такую вот обрубленную руку.

– Сколько же крови пролил здесь этот Тэд! – не выдержал Бэнсон. – Зверь-фехтовальщик. Прекрасный, ведь прекрасный же фехтовальщик!

– Ты всё-таки высовывался, – улыбнувшись, покачал головой Альба. – Не делай так больше. Береги себя. Теперь те, что внутри, за стенами, знают, что ты опасен. Следующий мушкетный выстрел – твой.

Оставив нехороший двор в стороне, они продолжили путь, снова по периметру обходя цейхгауз. Потянулась целая анфилада дворов и, подойдя к приоткрытым деревянным воротцам, отделяющим следующий дворик, Альба снова замер.

– Запах? – спросил понимающе Бэнсон.

Монах, повернув к нему лицо, не кивнул, как обычно, а сказал коротко:

– Да.

Он подошёл к воротам и выглянул. Медленно отстранился, прикрыл дощатую створку.

– Бэн, – сказал он глухо. – Вернись в помещение кастеляна. Найди на полке кувшин с крепким вином. Обязательно с крепким. Приготовь зажжённый фонарь. И принеси всё сюда. Оставь здесь арбалет. Он сегодня больше не понадобится.

Бэнсон, недоумевая, но без лишних вопросов, проворно выполнил просьбу Альбы. Поставил фонарь с горящей внутри свечой на землю, рядом пристроил кувшин с открытым, освобождённым от смоляной пробки горлышком (пробовал на крепость).

– Идём теперь по ближайшим постройкам. Всё, что попадётся деревянного, нужно принести сюда, в этот двор. И сначала нужно выложить стулья и шкафчики, чтобы между ними мог проходить воздух. А сверху – дубовые столы, дверные створки, доски, косяки, брёвна. Всё, что найдётся из дерева плотного и тяжёлого.

Они взялись за эту пока непонятную для Бэнсона работу, и за два часа выложили от стены до стены длинный уродливый эшафот.

– Теперь, – сказал Альба, поднимая с земли и протягивая Бэнсону кувшин с вином, – пей.

– Мне – пить? – уточнил Бэнсон.

– Да. Пей много. Хоть весь кувшин.

– Это в виде награды за точный выстрел? – спросил Бэнсон, принимая из рук монаха вино.

– Нет, Бэн. Это работа.

– А, – отхлебнув, сказал Бэнсон, – я понял. Для чего-то нужно, чтобы я был пьяным?

– Точно так, – сказал мрачно Альба и отвернулся.

Спустя четверть часа раскрасневшийся, с улыбкой во всё лицо Бэнсон отбросил опустевший кувшин далеко в сторону.

– Молодец, – сказал монах, пристально глядя ему в лицо. – Теперь слушай. Сейчас мы войдём в эти ворота.

– В соседний двор? Там, где запах?

– В соседний двор. Там, где запах. Главное, Бэн, всё, что увидишь, считай страшным сном. Ночным случайным кошмаром. И, когда закончим работу, говори сам себе, что ничего подобного не было. И давай всё сделаем молча. Хорошо?

Утратив улыбку, посерьёзневший Бэнсон шагнул вслед за Альбой во двор. Вошёл – и замер. Запах, который их охватил, был запахом разлитой по земле высыхающей крови. В самом дворе в нелепых, изломанных позах лежали тела убитых людей. Они громоздились бесформенными кучами, слипшись друг с другом. Некоторые сидели вдоль стен. Их убили не сразу, а лишь отсекли руки, и они, очевидно, ещё какое-то время метались, истекая кровью. У дальней стены в землю были вкопаны четыре высокие и тонкие железные пики, и на них с высоты стены были сброшены подростки и дети. Теперь они вздымались один над другим, нанизанные на эти пики наподобие куропаток, тел по пять-шесть на каждой.

Бэнсон, трезвея, опёрся рукой о холодный камень стены. Опустил глаза. По лицу лежавшего перед ним мёртвого человека медленно ползла оцепеневшая от осенней прохлады мясная блестящая синяя муха.

– Пленники монастыря, – прошептал Бэнсон. – Люди из зала номер девять, про который мне Йорге рассказывал. Вот, значит, как Люпус заметает следы…

Альба, тяжело ступая, прошёл мимо, неся на плечах одно из тел. Подойдя к эшафоту, подбросив плечом, уложил тело на доски. Бэнсон, с усилием сглотнув, двинулся ему помогать.

Около пятнадцати десятков тел вынесли со страшного места. Потом Альба поднялся на стену, спустил вниз верёвку, и Бэнсон, обвязывая ею детские тела, помог снять их с чудовищных вертелов.

– Всё, – сказал, присев обессиленно у подножия стены, угрюмый монах. – Поджигай.

Бэнсон, запалённо дыша, вытер пот, взял фонарь, вытащил оплавившийся огарок и, обходя эшафот с разных углов, стал поджигать тонкие решётки и рейки. Монах, встав на колени, молился. Когда огонь уверенно потёк сквозь оставленные среди мебели проёмы, Альба встал и пошёл со двора. Бэнсон, прихватив арбалет и фонарь, поспешил следом.

Они вернулись в помещение кастеляна.

– А ведь тебя, Бэн, – сказал Альба, сев у камина, – ждёт ещё одна трудная работа. Как твоя рана? Не слишком болит?

– Рана? Нет. Не слишком.

Немного помолчали.

– Скажи, Альба, – медленно спросил Бэнсон, – мы сумеем достать этого Люпуса из подземелья?

– Если не спугнём – то достанем, – ответил монах.

– Я хочу рассечь ему грудь, достать сердце и посмотреть.

– На что посмотреть?

– На его сердце. Готов спорить, что оно будет покрыто звериною шерстью.