Мастер

– Мораль? – на мгновение задумался Генри. – Мораль – это что-то слишком прагматичное, но вывод таков: жизнь – это бесконечная тайна, и все, что она предлагает, прекрасно, и мы должны быть готовы измениться, в особенности если едем в Париж, и что никто, – с этими словами он поднял бокал, – познавший сладость Парижа, уже не способен воспринимать сладость Соединенных Штатов по-прежнему.

– А какой из этих рассказов вы напишете первым? – спросил Госс.

– Кажется, я уже начал писать оба, – сказал Генри.

– А вы-то, сэр, что напишете в этом году вы сами? – спросил Уильям у Госса.

– Когда наберусь храбрости и подыщу нужный стиль, – сказал Госс, – я возьмусь за книгу о своем отце.

– Но вы уже написали одну, и я от души ею восхищаюсь, – заметил Уильям. – Меня всегда интересовали напряженные отношения между религиозным духом и разумом в поисках научной истины.

– В новой книге я опишу напряженные отношения между отцом и сыном, – сказал Госс, – и ни одному из нас не дам спуску. Следует подобрать верный тон, и для такой работы потребуется немало времени, но не думаю, что после этой книги у моего отца появится много новых поклонников.

– К великому сожалению, – заметил Уильям.

– Не сомневаюсь, что и книга получится великая, – добавил Генри.

Госс покинул их за час до наступления темноты, а Уильям отправился на прогулку. Вернувшись, он застал членов клуба Лэм-Хаус за их привычными занятиями. Шторы были задернуты, Берджесс Нокс в своей самой предосудительной обуви сновал взад-вперед с поленьями и углем, пока в камине не заревел могучий огонь, Генри присел у камина со своей биографией Наполеона, а Алиса и Пегги, устроившись в разных уголках дивана, читали при свете настольной лампы.

– Вот и почил зимний день, да здравствует зимний вечер, – провозгласил Уильям.

– Утром надо будет снова написать мальчикам, – сказала Алиса. – По-моему, они ждут не дождутся, когда мы вернемся домой.

– Не хочу больше писать письма, – сказала Пегги.

– Можем учредить новое правило клуба и освободить тебя от этой повинности, – предложил Генри.

Уильям ненадолго вышел из комнаты и вернулся с книгой.

– Мама всегда мечтала об этом, – сказал Генри.

– Что мы окажемся в Англии? – спросил Уильям.

– Нет, – улыбнулся Генри. – Она мечтала о том, чтобы мы сидели все вместе, наслаждаясь чтением, пока они с тетушкой Кейт заняты своим рукоделием, и чтобы часами не было слышно ни звука, только шелест страниц.

– Разве такого никогда не было, Гарри? – спросила Алиса.

– Никогда. Вечно то мой отец с кем-то поспорит, то твой муж что-то опрокинет, то младшие затеют драку.

– А о чем мечтаешь ты, дядя Гарри? – Пегги подняла на него глаза от книги.

– Мне грезится старый английский дом, пылает огонь в камине, и никто ничего не опрокидывает вверх тормашками.

– Я воздержусь, если не возражаешь, – сказал Уильям. – Да и дни моих шалостей, кажется, давно позади.

Пока сгущались сумерки, задул пронзительный ветер, стекла задребезжали. Пегги, старательно вчитываясь в каждое слово, свернулась под боком у матери, а та отложила книжку и глядела на пламя.

Ужин подали на подносах в гостиной. Когда Берджесс Нокс, расставив тарелки, удалился, Генри наполнил бокалы брата и невестки, а для Пегги нашелся шоколад. Уильям вернулся к своему томику и, читая, делал заметки. Было слышно, как его перо царапает страницу. Тянулось время, каждый был слишком занят своей книгой или своими мыслями, и никто не заметил, что Уильям давно уснул, пока он не начал храпеть.

– Можем подбросить дров в огонь, только так, чтобы его не разбудить, – прошептал Генри.

– Уже поздно, – вздохнула Алиса.

– Правила гласят, что я могу не ложиться спать, – напомнила Пегги.

– А Уильям пусть храпит сколько его душе угодно, – мягко добавил Генри.

К тому времени, как брат с семьей собрались уезжать, решив провести остаток зимы в более мягком климате на юге Франции, Пегги одолела еще несколько романов Диккенса, а утром в день отъезда Генри застал ее за поглощением «Дэвида Копперфилда». Не нужно торопиться и пропускать страницы, сказал Генри, она может взять с собой этот томик и любые другие книги, за исключением двухтомной биографии Наполеона, с которой его никто не разлучит, пока он не перевернет последнюю страницу.

После завтрака, увидев книгу, которую читала Пегги, Уильям расхохотался.

– Это та самая, из-за которой попался Генри, – сказал он.

Пегги уставилась на Генри, а отец пояснил:

– Когда мы жили на Четырнадцатой улице, наша кузина привезла из Олбани первый выпуск «Дэвида Копперфилда» и собиралась читать вслух, а Гарри отправили спать, потому что наша мама решила, что эта книга не для маленьких мальчиков. Но вместо того, чтобы поступить как велено, он спрятался.

– А что сделал ты, папа?

– Ну, я уже не был маленьким мальчиком.

– Он был на год старше, – уточнил Генри.

– И ваша кузина читала вслух?

– Да, и это было захватывающее чтение, потому что она умела подражать разным голосам. И вдруг из какого-то угла раздался истошный рев. Это Гарри, который тайком слушал вместе с нами, не выдержал жестокосердия Мэрдстонов, за что ему порядком влетело. Он был таким плаксой!