Мастер

Наконец, тяжело дыша, Семен бухнулся прямо на скамью. Скамья задрожала, как натянутая струна. Затем в автобус влезли Леон и еще двое. И сели напротив. В машине стало тихо, будто никто не дышал. Только снаружи проникал приглушенный говор. Потом хлопнула дверца «Волги», и та прошумела мимо. Затем тронулся автобус. На этот раз его мотор работал ритмично.

Машина шла на большой скорости, но у Сергея Сергеича было такое ощущение, будто он плывет. Он почти не заметил, когда автобус встал.

Потом их повели через двор управления. Мастер все так же шагал впереди. Двор сменился коридором. Коридору не было конца – вероятно, можно было припомнить целую жизнь, пока пройдешь его. Но Сергею Сергеичу не хотелось думать. Так было легче – не думать, идти себе, переставляя ноги, и ни на что не обращать внимания. Пусть себе мимо течет!

И только один раз его невольно выбило из этого защитного футляра, когда стоявший у стены милицейский офицер в чине майора вдруг козырнул Мастеру. А Мастер как-то привычно кивнул и сказал:

– Здравствуйте, здравствуйте!

Сергей Сергеич немного подивился этому, и это удивление погасло, как искра.

Затем он увидел Маркова. Марков стоял в глубине кабинета. Он почти не изменился с тех далеких пор. Только теперь он был в погонах подполковника.

Редкие брови Маркова полезли вверх, и он сказал Сергею Сергеичу:

– Мать честная! Сколько лет, сколько зим!.. Михеев, это же мой старинный приятель!

С последним он адресовался к Мастеру. А Мастер, в свою очередь, сказал:

– Вот как? Обыщите. У него кое-что при себе. Из того, что взято на улице Удальцова и у Крыловых. Улики он решил носить при себе.

Глава 18 ПОСЛЕДНЯЯ

Очная ставка закончилась, и Сергея Сергеича увели. Судя по всему, Учитель объехал его и здесь, успел – обзавелся алиби, все кивал на какую-то продавщицу. Срок он получит немалый, но это по-прежнему жизнь – не «вышка», не высшая мера, не расстрел, который ждет его, Семена...

Семен сидел перед столом Михеева и жадно смотрел в окно. Серое небо казалось ему неимоверно прекрасным. Оно еще никогда не было таким, чтобы на него хотелось смотреть, не отрывая глаз. Он с трудом отвел глаза и не пожалел, потому что вокруг все было теперь удивительно. Его зрение, обостренное последними неделями жизни, цеплялось за простейшие мелочи, и каждая из них сейчас приобретала баснословную ценность, когда он живет, ест и дышит. Он будто никогда не видел таких чудесных карандашей, такой дивной бутылки с канцелярским клеем, который он, кажется, готов был пить.

Семен взглянул на худощавую стенографистку и подумал, что это сказочная женщина. Он готов был встать на колени и молиться на нее, потому что это была последняя женщина, которую видели его глаза.

– Вот посмотрите, Володин. Может, вам будет интересно, – сказал Михеев.

– А-а? – сказал Семен, встрепенувшись.

– Может, вам будет интересно, – повторил Михеев и протянул пачку фотографий.

– Да, да, – алчно произнес Семен и схватил фотографии, будто Михеев мог передумать и взять их назад.

С фотографий смотрело знакомое лицо. Где-то он видел этого человека. Но это было неважно. Главное – он держал бесподобные фотографии, потому что они были частицами жизни.

– Узнаете?

– Да! То есть нет!

– Это ваша жертва. Вчера принесли из театра. Здесь его лучшие роли, говорят. Большой был актер. И человек тоже. Жил, думал, работал... И вы все это разом оборвали. Как это несправедливо, как несправедливо! – повторил Михеев и покачал головой.

Семен неистово попробовал бумагу на ощупь – ах, какая это была бумага! «Господи! – горестно подумал он. – Неужели надо лишаться жизни для того, чтобы понять, как бесценна она?»

ЭПИЛОГ

– А как же Маргасов? Какое он имел отношение к кражам? К убийству актера? – спросил один из авторов Михеева.

– Он здесь ни при чем, – сказал Михеев, копаясь в ворохе папок.

– Но орудия взлома? Орудия взлома были найдены именно у Маргасова? Те самые орудия, которыми... Как, это были другие? – настороженно произнес второй из авторов.

– Те самые, – буркнул Михеев из-за кучи бумаг.

Ему прямо-таки не нравилось то, что перед ним сидят два автора и вынуждают его расходовать драгоценное время таким несерьезным образом на этот лишенный интереса и практической пользы разговор. И напрасно авторы пытались придать беседе оттенок непринужденности и интеллектуализма, кислое выражение не сходило с широкого лица Михеева. Его невыразительное лицо отнюдь не соответствовало облику героя их романа, обладающего тонким умом аналитика. Но тут они были бессильны изменить что-либо. Хотя бы этот грубый нос. Или маленькие, бесцветные глазки.

Лейтенант Зубов, устроивший эту встречу, послал авторам из своего угла подбадривающий жест – ничего, мол, жмите!

– Если Маргасов непричастен к этим преступлениям, чем можно объяснить, ну, то, что инструменты очутились у него за батареей? – спросил первый из авторов.

– Подсунули.

Михеев даже поднял лицо и рассердился: как это авторы не додумались до такой простой вещи! Тогда второй из авторов, человек более остроумный, вкрадчиво сказал:

– Но почему он убежал?