Мастер

Языком семьи Назаровых был немецкий. Нельзя сказать, чтобы Анне не хотела учить русский, — скорее Петр предпочитал общаться по-немецки. Перед свадьбой, к большому удовольствию семейства Пеери, он перешел в лютеранство. Во всем этом он видел символы приобщения к западному образу жизни.

Петр снова опустился в кресло и пригубил вино. Почему-то вспомнился Басов. С месяц назад дошли вести, что владелец единственной в Петербурге школы фехтования повздорил с какими-то московскими опричниками, в порыве ярости зарубил нескольких и скрылся с одним из учеников. Петр не сомневался, что учеником был Федор.

«Я знал, что этим кончится, — грустно подумал Петр. — Нельзя быть таким неуживчивым. Нигде и никогда. Вообразил себя мудрым и великим — вот и получил. Чего он добился? Не хотел ни во что влезать, и все-таки нашел бед на свою голову — от судьбы не уйдешь. А ведь он, кажется, обжился здесь, стал истинным дворянином шестнадцатого века с соответствующим менталитетом. Система Станиславского… Не то, что я, грешный. Многого добился, а все равно чувствую себя неуютно. И не в быте дело — хотя до сих пор, входя в темную комнату, инстинктивно тяну руку к выключателю. Здесь другое: среда не моя, век не мой. До сих пор я больше всего скучаю по интеллигентским разговорам, по общению с себе подобными. Здесь таких нет. Эпоха Просвещения в самом начале. Интеллигенция еще лет двести не появится. Боюсь, это неистребимо — я типичный питерский интеллигент конца двадцатого века. Таким, наверное, и помру — здесь, в начале века семнадцатого, если повезет дожить».

Цокот копыт отвлек внимание. Группа всадников подъехала к дому и остановилась. Через несколько секунд в дверь громко и нетерпеливо постучали.

— Кого это черт к ночи принес? — недовольно проворчала Анне.

Через полминуты от входной двери послышался недовольный голос слуги, потом удар — и по лестнице послышался топот множества ног. Петр вскочил. Испуганная Анне инстинктивно прижалась к нему. Дверь распахнулась, и в комнату ворвался десяток бородачей, одетых в заснеженные русские одежды черного цвета. Старший вышел вперед:

— Купец Назаров, в Петербурге раскрыт заговор против правящего дома. Заговорщикам удалось отравить княжича, но благодаря действиям нашего сиятельного регента более они ничего не смогли сотворить. Заговорщики схвачены. Ты обвиняешься в участии в заговоре. Следуй за мной.

— Я не виновен, — заявил Петр.

Не говоря больше ни слова, старший опричник размахнулся и нанес удар — Петр упал навзничь, по лицу потекла кровь. Двое других тут же подхватили его под руки и поставили на ноги. Третий снял со стены саблю и отступил в сторону.

— Я требую, чтобы мне объявили, в чем именно я виновен, — запротестовал Петр. — Я требую гласного земского суда. Вы не имеете права так обходиться с вольным гражданином.

— Пес ты шелудивый и дерьмо пред слугами регента, — усмехнулся старший и плюнул историку в лицо.

Анне заплакала и обхватила мужа руками. Ее тут же оторвали. Арестованного схватили под руки и потащили к выходу.

— Дайте хоть одеться, — запротестовал он.

— По улице пробежишь — согреешься, — хохотнул кто-то.

Услышав громкий вскрик Анне, Петр повернулся и увидел, что жену повалили на стол трое солдат и задирают ей подол. Будто бомба взорвалась в мозгу — действуя совершенно автоматически, он резко ударил каблуком в свод ноги одного из конвоиров, мгновенно высвободил руку из ослабевшего захвата, ударил локтем в нос правого и кулаком между глаз — левого. «Откуда Басов мог знать, что именно так сложатся обстоятельства?» — мелькнуло на периферии сознания, но додумывать было некогда. Навалившись всем телом на обмякшего от удара опричника, Петр прижал его к стене, выхватил из ножен саблю и рванул к тем, у стола. Они в ужасе отпрянули. И лишь теперь за спиной лязгнули клинки оставшихся у дверей — очевидно, к сопротивлению арестовываемых они не привыкли.

— Через кухню — и к отцу! — крикнул Петр по-немецки, надеясь, что нападающие не поймут.

— Без тебя не пойду!

— Я приказываю, спасайся! — зарычал Петр, яростно отбивая выпады опричников.

Под их натиском он был вынужден отступать, но по звукам за спиной понял, что Анне выскочила в заднюю дверь. Он отступил еще на несколько шагов и, преграждая путь, встал в дверном проеме. Спастись шансов не было. Только вспышка ярости позволила выдержать натиск опешивших от неожиданного сопротивления опричников. Теперь же они собрались с силами, и атаки становились все опаснее. «Главное, чтобы на улице ее никто не задержал, — пронеслась мысль. — И еще — держать дверь как можно дольше». И в этот момент чья-то сабля плашмя обрушилась ему на голову; ноги подкосились, а в глазах померк свет.

* * *

Артем вынырнул из искрящейся, чистейшей воды и по мраморным ступенькам выбрался из бассейна и увидел, что там его поджидает облаченный в легкую тунику Генрих.

— Рад тебя видеть!

Генрих подождал, пока Артем закончит вытираться и соорудит из полотенца некое подобие юбки, а потом обнял за плечи:

— И я рад.