Масоны

- Нет-с, я не наобум говорю, - возразил обиженным голосом Крапчик и стал передавать все, что он слышал дурного о хлыстах от Евгения.

Егор Егорыч морщился и вместе с тем догадался, что Петр Григорьич не сам измыслил рассказываемое и даже не с ветру нахватал все это, потому что в словах его слышалась если не внутренняя, то, по крайней мере, фактическая правда.

- Кто вам повествовал так о хлыстах? - спросил он.

- Повествовал мне о них ученейший человек, - отвечал с апломбом Крапчик, - мой и ваш приятель, наш архиерей Евгений.

- Нет, я не считаю Евгения своим приятелем! - отрекся Егор Егорыч. - Я Евгения уважаю: он умен, бесспорно, что учен; но он рассудочный историк!.. Он в каждом событии ни назад заглядывать, ни вперед предугадывать не любит, а дай ему все, чтобы пальцем в документиках можно было осязать... Я об этом с ним многократно спорил.

- А как же иначе, на что же можно опираться, как не на факты, возразил Крапчик.

- А на то, как говорит Бенеке [49], - хватил уж вот куда Егор Егорыч, что разум наш имеет свой предел, и вот, положим, его черта...

Сказав это, Егор Егорыч провел ногтем дугу на столе.

- Далее этой черты ум ничего не понимает, и тут уж действуют наши чувства и воображение, и из них проистекли пророчества, все религии, все искусства, да, я думаю, и все евангельские истины: тут уж наитие бога происходит!

Такой отвлеченной тирады Крапчик, конечно, не мог вполне понять и придумал только сказать:

- Евгений, впрочем, мне доказывал, - с чем я никак не могу согласиться, - что масоны и хлысты одно и то же.

- Масоны со всеми сектами одно и то же и всем им благосклонствуют, потому что все это работа для очистки места к построению нового истинного храма! Вы, как масон, чего ищете и к чему стремитесь? - обратился Егор Егорыч настойчиво к Крапчику.

- Нравственного усовершенствования, - проговорил тот обычную казенную фразу.

- Но посредством чего? - допытывался Егор Егорыч. - Посредством того, что вы стремились восприять в себя разными способами - молитвой, постом, мудромыслием, мудрочтением, мудробеседованием - Христа!.. К этому же, как достоверно мне известно, стремятся и хлысты; но довольно! Скажите лучше, что еще происходило на обеде у князя?

- Происходило, - ответил Крапчик, сразу вошедший в свою колею, - что Сергей Степаныч стал меня, как на допросе, спрашивать, какие же я серьезные обвинения имею против сенатора. Я тогда подал мою заранее составленную докладную записку, которой, однако, у меня не приняли ни князь, ни Сергей Степаныч, и сказали мне, чтобы я ее представил министру юстиции Дашкову, к которому я не имел никаких рекомендаций ни от кого.

Прослушав все это, Егор Егорыч сурово молчал.

- И неужели же, - продолжал Крапчик почти плачевным голосом, - князь и Сергей Степаныч рассердились на меня за хлыстов?.. Кто ж мог предполагать, что такие высокие лица примут на свой счет, когда говоришь что-нибудь о мужиках-дураках?!

Егор Егорыч и на это не сказал Петру Григорьичу ни слова в утешение и только переспросил:

- Вы говорите, что князь велел вам вашу докладную записку подать министру юстиции Дашкову?

- Ему!.. - отвечал Крапчик. - А вы знакомы с господином Дашковым?

- Нет, но это все равно: Дашков дружен с Сперанским. Дайте мне вашу записку! Я передам ее Михаилу Михайлычу, - проговорил Егор Егорыч.

Крапчик не с большой охотой передал Егору Егорычу записку, опасаясь, что тот, по своему раскиданному состоянию духа, забудет о ней и даже потеряет ее, что отчасти и случилось. Выехав из своего отеля и направившись прямо к Сперанскому, Егор Егорыч, тем не менее, думал не об докладной записке, а о том, действительно ли масоны и хлысты имеют аналогию между собой, - вопрос, который он хоть и решил утвердительно, но не вполне был убежден в том.

Михаил Михайлыч Сперанский в это время уже преподнес государю напечатанный свод законов [50]и теперь только наблюдал, как его детище всюду приводилось в исполнение. Если судить по настоящим порядкам, так трудно себе даже представить всю скромность квартиры Михаила Михайлыча. Егор Егорыч, по своей торопливости, в совершенно темной передней знаменитого государственного деятеля чуть не расшиб себе лоб и затем повернул в хорошо ему знакомый кабинет, в котором прежде всего кидались в глаза по всем стенам стоявшие шкапы, сверху донизу наполненные книгами. На большом письменном столе лежало множество бумаг, но в совершеннейшем порядке. Вообще во всем убранстве кабинета проглядывали ум и строгая систематика Михаила Михайлыча. Когда Егор Егорыч появился в кабинете, Михаил Михайлыч сидел за работой и казался хоть еще и бодрым, но не столько, кажется, по телу, сколько по духу, стариком. Одет он был во фраке с двумя звездами и в белом высоком жабо.

Егору Егорычу он обрадовался и произнес:

- Кого я вижу пред собой?

Егор Егорыч, по своему обыкновению, сел торопливо на кресло против хозяина.

- Знаете ли вы, о чем я думал, ехав к вам? - начал он.

- Конечно, не знаю, - отвечал Михаил Михайлыч.

- Я думал о хлыстах!