- Нет, батюшка, нет!.. - сказал князь, отмахнувшись даже рукой. - Я болен, стар и не мешаюсь ни в чьи чужие дела.
Крапчик, слыша и видя все это, не посмел более на эту тему продолжать разговор, который и перешел снова на живописцев, причем стали толковать о каких-то братьях Чернецовых [37], которые, по словам Федора Иваныча, были чисто русские живописцы, на что Сергей Степаныч возражал, что пока ему не покажут картины чисто русской школы по штилю, до тех пор он русских живописцев будет признавать иностранными живописцами. В доказательство своего мнения Федор Иваныч приводил, что Чернецовы - выводки и птенцы Павла Петровича Свиньина [38], "этого русского, по выражению Пушкина, жука".
- Но вы заметьте, - оспаривал его Сергей Степаныч, - Пушкин же совершенно справедливо говорил об Свиньине, что тот любит Россию и говорит о ней совершенно как ребенок...
Потом стали говорить, что Жуковский несколько времени всюду ездит со стихотворениями какого-то Бенедиктова [39]и в восторге от них.
- Слышал это я, - сказал князь, - и мне передавали, что Вяземский [40]отлично сострил, говоря, что поэзия... как его?..
- Бенедиктова! - подсказал Федор Иваныч.
- Да, поэзия господина Бенедиктова похожа на мелкий ручеек, в который можно поглядеться, но нельзя в нем выкупаться.
- Я думаю, что и поглядеться даже не стоит, - отозвался насмешливо Сергей Степаныч. - Кстати, по поводу выкупаться, - присовокупил он, исключительно обращаясь к князю, - молодой Шевырев, который теперь в Италии, мне пишет и выразился так об Данте: "Данта читать, что в море купаться!.." Это недурно!..
- Очень, очень, - одобрил князь.
Крапчик едва владел собой, слушая такие рассуждения Сергея Степаныча и князя. "И это, - думал он про себя, - разговаривают сановники, государственные люди, тогда как по службе его в Гатчинском полку ему были еще памятны вельможи екатерининского и павловского времени: те, бывало, что ни слово скажут, то во всем виден ум, солидность и твердость характера; а это что такое?.." По окончании обеда, как только позволяло приличие, Петр Григорьич, почтительно откланявшись князю и его гостям, поехал в свою гостиницу, чтобы немедля же написать Егору Егорычу отчаянное письмо, в котором объявить ему, что все их дело погибло и что весь Петербург за сенатора и за губернатора. Вслед за уходом Петра Григорьича стал раскланиваться и Федор Иваныч.
- А вы на вашу службу? - сказал ему ласково князь.
- Уж восьмой час! - отвечал Федор Иваныч и удалился.
- Этот господин Крапчик, должно быть, дубина великая! - сказал князь, оставшись вдвоем с Сергеем Степанычем.
- Должно быть! - согласился тот.
- Однако он губернский предводитель дворянства, - заметил князь.
- А разве большая часть из них не такие же?.. - проговорил надменным тоном Сергей Степаныч.
- Но вы забываете, что он друг Егора Егорыча, - продолжал князь.
Сергей Степаныч объяснил это, подумавши.
- Егор Егорыч, - начал он, - бесспорно умен и самых высоких душевных качеств, но не думаю, чтобы был осмотрителен и строг в выборе своих друзей: очень уж он в облаках витает.
- Это, пожалуй, что правда! Во всяком случае, Егор Егорыч сам скоро приедет сюда, и я до его приезда ничего не предприму по его письму! - решил князь.
- Конечно! - подтвердил Сергей Степаныч. - А я сегодня думал ехать к вам до вашего еще приглашения; вы давно видели Василия Михайлыча Попова [41]?
- Давно, я, по болезни, из моих чиновников никого не принимаю с докладом.
- Екатерину Филипповну Татаринову тоже давно не видали?
- А ту и не помню, когда видел.
- По городу ходят слухи, - продолжал Сергей Степаныч, - что родная дочь Василия Михайлыча Попова явилась к шефу жандармов и объявила, что отец заставляет ее ходить на их там дачах на собрания к Екатерине Филипповне, и когда она не хотела этого делать, он бил ее за то, запирал в комнате и не кормил.
- Вздор, вздор! - отвергнул с негодованием князь. - Бедный Василий Михайлыч везде, как кур во щи, попадается, тогда как все это, я уверен, выдумки и проделки того же Фотия и девы его Анны.
- Фотий, говорят, очень болен [42]!.. Я недавно видел графиню в одном салоне, - она в отчаянии! - объяснил Сергей Степаныч.
- Это им обоим нисколько не помешает козни строить... Я вам никогда не рассказывал, что эти лица со мною при покойном императоре Александре сделали... перед тем как мне оставить министерство духовных дел [43]?
- Нет, - отвечал Сергей Степаныч.