Маска времени

Эмануэл облизнул губы.

— Кто знает, может быть, специальная операция…

— Для этого мне нужно время. Оно мне нужно и для того, чтобы обдумать многое другое. Но мне не нужны всеобщее внимание или встречи с людьми, которых я знал когда-то, лет двадцать назад. Впрочем, я всегда жил очень уединенно, герр Эмануэл. По этой причине мне и пришлось обратиться к услугам именно швейцарского банка еще много лет тому назад.

— Ах так, — растерянно улыбнулся в ответ чиновник.

— Но сейчас мне больше, чем когда-либо, нужна тайна. Я столько лет прожил в условиях, далеких от понятий нормы, что… — Джозеф подозрительно осмотрелся вокруг. — Вы будете обескуражены, если я вам скажу, что чувствую себя как Рип Ван Винкль[25] в этом мире, который с трудом узнаю. Даже автомобили на улицах напоминают мне космические корабли из научной фантастики.

Джозеф замолчал, чтобы вытереть носовым платком мокрые губы. Ему было так трудно и непривычно говорить, что борода оказалась вся мокрой от слюны.

— Бегство из Советского Союза — дело не такое легкое. Денег у меня, естественно, не было, поэтому пришлось взять взаймы. Но и этих крох уже не осталось. Однако обращаться в консульство, посольство или к родственникам я не считаю нужным. Мне нужны мои деньги, которые лежат у вас в сейфе. А затем я буду действовать дальше.

— Понимаю вас, — сказал Эмануэл, театрально всплеснув руками. — Надеюсь, что и вы можете понять меня.

Силы Джозефа уже были на исходе. От этих слов он почувствовал, как отчаяние завладевает его душой:

— Поймите, что кроме этого у меня больше ничего нет в этом мире. Больше ничего не осталось, — произнес Джозеф дрожащим голосом.

Лицо Эмануэла окаменело:

— Я только могу повторить, что не имею права отдать вам вклад до тех пор, пока вы не принесете документов, удостоверяющих вашу личность.

Джозеф продолжал сохранять спокойствие, но что-то вдруг испугало швейцарца в его взгляде, и чиновник инстинктивно потянулся к кнопке звонка.

— Не надо поднимать тревоги, — коротко, но твердо произнес Джозеф. Он представил себе, как выглядит в глазах Эмануэла, — в этих грубых рабочих ботинках, в дешевом костюме, с развороченной челюстью и гротескной, как неудачный грим, бородой. Опасный тип, если не больше. Джозеф попытался растянуть свои изуродованные губы в улыбке.

— Я понял, что мне нужно делать.

— Самым благоразумным в вашем положении было бы сообщить в полицию.

— Я ваш клиент, герр Эмануэл, верите вы в это или нет. По-моему, мы связаны с вами теми же узами, что и священник со своим прихожанином, которого он только что исповедал. А может быть, и более того.

Эмануэл явно колебался, но затем сказал:

— Конечно, тайну исповеди я сохраню.

— Grьss Gott, Herr Emmanuel[26].

— Grьss Gott.

Джозеф вышел на тихую улицу Цюриха, совершенно не представляя себе, куда идти.

Лебеди скользили по серебряной поверхности реки Лиммат. Джозеф брел вдоль берега, глядя на белые крылья и изящно выгнутые шеи птиц. Он думал о Тане и о том, что любовные игры и танцы часто напоминают пытку.

Стояло лето. Джозефу понадобилось пять месяцев, чтобы добраться из Риги в Цюрих. И вот он — свободен, совершенно свободен, может быть, впервые со времени своей юности. И даже сейчас, прижатый в углу, как крыса. Быть так близко у цели и вдруг уткнуться носом в наглухо закрытые полированные железные двери! Там, в офисе, Джозефу невольно хотелось схватить Эмануэла за толстую шею и задушить его.

Уродство — вот что испугало Эмануэла. Джозеф был в этом абсолютно уверен. С одной стороны, безобразие было серьезным препятствием, а с другой — невероятным благом. Оно позволяло ему сыграть любую, какую он захочет, роль.

Но как бы то ни было, а железный ящичек с деньгами, что находился сейчас где-то глубоко под землей, был необходим ему как воздух. И если он не получит его, то впору утопиться в водах этой тихой реки.

На мосту Джозеф неожиданно застыл на мгновение. Воспоминание, словно острый нож, пронзило его. Там, внизу, в воде, он увидел лицо, которое всплыло из глубины его памяти. Лицо женщины. Да, конечно, женщины. Всю его жизнь, в самые тяжелые моменты, появлялась женщина. Когда судьбе хотелось испытать его, она посылала Джозефу женщину.

В течение этих двадцати лет ее лицо, конечно, изменилось, но не настолько, чтобы стать неузнаваемым.

Вот только имя никак не выплывало, лежало в глубинах памяти.

Джозеф стоял, вцепившись в перила моста, и прохожие в недоумении оглядывались на эту необычную фигуру, наклонившуюся к воде. Что мог он увидеть в речной глади?

Джозеф чуть выпрямился, с силой сжав зубы, и механизм памяти начал медленно поднимать давно забытое имя из глубин. Оно было невероятно тяжелым, налитым свинцом, и нелегко было поднять его со дна. Джозеф закрыл глаза и поднял голову, издав вопль дикого зверя. От неожиданности какая-то женщина шарахнулась в сторону, а остальные прохожие стали с опаской обходить его.

Наконец-то, вырвавшись, имя всплыло в памяти.