Маска времени

Погода испортилась. Темные тучи нависли над шпилем Петропавловского собора, река потемнела и стала неспокойной. Снег бил в окно, и снежинки таяли и растекались по стеклу. Кейт надела сегодня теплое пальто от Джорджио Армани и не сняла его в кабинете, несмотря на то, что топили в здании очень хорошо.

Наконец дверь распахнулась и в кабинет вошел генерал, держа под мышкой папку. Судя по виду ее пыльной зеленой обложки, документам было больше двух десятков лет. Генерал коротко, по-деловому кивнул женщинам в знак приветствия. На этот раз он не улыбался, не пытался говорить по-английски, а предпочел свой отрывистый русский, напрямую обращаясь к переводчице.

– Он спрашивает, вы принесли деньги? – Девушка раскрыла от удивления глаза, словно пораженная тем, что только что произнесла.

Кейт открыла кейс и достала сверток. Затем она надорвала с угла обертку, чтобы выглянули купюры, но сам сверток передавать не стала.

Генерал удовлетворенно кивнул и вновь обратился к переводчице.

– Он сказал, что у него есть нужная вам информация. Генерал понимает, что вам необходим исчерпывающий ответ, который бы закончил поиски раз и навсегда.

– Совершенно верно.

– Он сказал, что поскольку вы не читаете по-русски, то ему лучше диктовать самому, а вы запишете все со слуха.

– А как насчет дела целиком?

– Он не может его вам отдать.

– Почему же я должна быть уверена, что все, что он скажет, – правда?

Переводчица начала о чем-то совещаться с генералом. Генерал вместо ответа взял папку и открыл ее. На первой странице оказалась маленькая фотография. Кейт нагнулась вперед. На нее глянуло изможденное лицо молодого человека с номером, выписанным на груди. Это лицо ей уже приходилось видеть.

Она невольно издала какой-то странный звук, скорее стон, может быть, еще что-то – и Петрушка вытянулась от неожиданности.

– Мадам! Вы хорошо себя чувствуете?

– Да, – отрывисто произнесла Кейт.

– Может быть, воды?

Кейт отрицательно покачала головой. Дрожащими пальцами она достала блокнот из кейса и сняла с «дюпона» – ручки с золотым пером – колпачок. Во рту появился металлический привкус, а сердце учащенно забилось. Кейт привыкла скрывать свои чувства, но сейчас ей пришлось приложить усилия, чтобы справиться с собой.

– Я готова, – с трудом произнесла она.

Генерал еще раз посмотрел в дело и отрывисто начал диктовать. Беззаботность Петрушки как рукой сняло. Произнося первые слова, она даже слегка сбилась. Это было перечисление номеров со славянскими буквами, которые давались заключенным. Кейт все в точности записала в блокнот.

«Впервые заключенный упоминается в лагере для беженцев на Восточном фронте в 1945 году. В конце войны его освободили из нацистского концлагеря, расположенного под Ригой в Латвии. После расследования военные власти отправили его в НКВД на дознание. Следователями были назначены Алексей Федоров и Михаил Вольский».

Кейт аккуратно записала все имена.

– А что хотели узнать у него?

– Записей допросов в деле нет, – перевела девушка.

– Есть ли какая-нибудь возможность выяснить: живы или нет эти следователи?

– Генерал сказал, что русские – народ долгожителей.

Кейт решила не отвечать на улыбку собеседника:

– Продолжайте.

– После предварительного следствия решено было предъявить заключенному обвинение.

От неожиданности Кейт передернуло:

– Какое обвинение?

– Об этом ничего не сказано.

– Почему же его не направили в другие инстанции? Зачем его вновь вернули в НКВД?

– Генерал сказал, что тогда НКВД заменял все.

– Его пытали?

Лицо переводчицы даже исказилось, когда она услышала, а потом перевела ответ генерала:

– Если учесть, что заключенного доставили из немецкого концлагеря, то избиение было вполне оправданно, ему хотели развязать язык.

– Зачем?

Ответ был спокойным, коротким и ясным. Петрушка от смущения даже не взглянула на Кейт:

– Генерал сказал – ради признания. Признания вообще. Какого – не важно.

Кейт погрузилась в глубокое молчание. Здесь она оказалась не для того, чтобы кого-то обвинять и выходить из себя, гневаться на то, что происходило в чужой стране сорок семь лет назад. КГБ был явно не тем местом, где можно выразить протест против так называемой советской системы. Поэтому она вновь взяла себя в руки:

– Продолжайте.

– В сентябре 1945 года его отправили в лагерь недалеко от города Горький. В марте 1947 года переправили в московскую тюрьму на Лубянке и держали в камере предварительного заключения.

– Предварительного заключения? Но он же успел к этому времени провести в тюрьме два года.

– В бумагах сказано, что следствие к этому времени еще не закончилось.

– Так, значит, его продолжали допрашивать и два года спустя после ареста?

– Да.

– Ему предъявляли обвинение хоть в каком-нибудь преступлении? Судили его, нашли ли его в чем-то виновным?

– Генерал говорит, что в деле об этом ничего не сказано.

Нервы сдали, и Кейт не выдержала:

– Черт побери! Как ничего не сказано?

Последней фразы переводчица не перевела. Генерал нахмурил брови и, обратясь к переводчице, сказал что-то грубое, и той осталось только проглотить это.