Маска Локи

Потом он подумал, что его слух подводит его, выдавая желаемое за действительное. Но за годы работы его уши научились улавливать только то, что делали пальцы.

Наконец он решил, что цепи коротит от воды и химикатов, проникших в схему. На следующее утро Том пришел в бассейн пораньше, перетащил пианино на кафельный борт и вскрыл клавонику. Все платы были в первозданном виде. Он проверил схему своим тестером — никаких изменений, за исключением того, что блок трубы явно воспроизводил резкие перепады саксофона, а челеста генерировала звучание современных струнных.

В итоге он вынужден был признать, что инструмент отвечает ему так, как ни один другой. Каким-то образом Том Гарден спровоцировал изменения в электронной схеме клавоники.

Рядом не было никого, кому можно было бы рассказать об этом чуде. Пригласить Сэнди в бассейн Тому и в голову не приходило. Впрочем, она об этом не просила. Что касается Тиффани и Белинды, то им было не до музыки, выбраться бы живыми из этого ночного праздника вседозволенности.

Происходили в бассейне и другие необъяснимые события.

На вторую ночь Гарден обнаружил в донышке своего стакана оранжевое пятно. Был ли это тот самый стакан, что Сэнди дала ему тогда, в квартире? Трудно сказать. Может быть, и так, даже скорее всего. Пятно было точно такой же формы и точно такого же цвета.

Кто в ту ночь приносил ему содовую: Тиффани или Белинда? Кажется, Тиффани… Но она определенно не знакома с Сэнди.

Мог ли кто-то подсунуть стакан в бар, в надежде, что тот попадет к Гардену? Вряд ли, ведь каждую ночь не меньше сотни таких стаканов ходило здесь по рукам. Кроме того, как пианист, Том оказывался первым или вторым клиентом бара. И старался не расставаться потом со своим стаканом, наполняя его прямо на месте.

Не прерывая игры, Гарден высвободил руку и взял стакан. Повторилось уже знакомое ощущение, словно какой-то разряд прошел через все тело. Впечатление было ослаблено водой, движением тел вокруг и отсутствием неожиданности. Но покалывание все же дошло до самых кончиков ног.

Он отхлебнул воды со льдом и поставил стакан на пюпитр. Рука легла на клавиши и подключилась к ритму.

Хорошо, когда тебя любят.

Или по крайней мере ухаживают за тобой.

Элиза: Доброе утро. Это Элиза…

Гарден: Здравствуй, куколка. Двести двенадцать, пожалуйста. Это Том Гарден.

Элиза: Привет, Том. Где ты находишься?

Гарден: Все еще в Атлантик-Сити.

Элиза: Судя по голосу, ты немного успокоился.

Гарден: Может быть. Не знаю.

Элиза: Как работа, привык?

Гарден: Ко всему можно привыкнуть.

Элиза: По-прежнему видишь сны?

Гарден: Да.

Элиза: Расскажи мне о них, Том.

Гарден: Последний был дурной. Не то чтобы какой-нибудь ужастик, а по-настоящему пугающий. Кошмар.

Элиза: Подробнее, пожалуйста.

Гарден: Это всего лишь сон. Я думал, вы, киберпсихиатры, не занимаетесь фрейдистским анализом. Так почему…

Элиза: Ты сам сказал, что кто-то пытался проникнуть в твое сознание. Возможно, это не просто сны, особенно если они приходят наяву.

Гарден: Но они повторяются и ночью.

Элиза: Разумеется, это повторное переживание. У тебя когда-нибудь бывало deja vu?

Гарден: Конечно, у каждого бывает.

Элиза: Это ощущение узнавания на самом деле — ошибка мозга. Разум моментально интерпретирует новый опыт так, будто он уже хранится в памяти. Ведь через мозг волнами проходят триллионы синапсов, и вполне вероятно, что некоторые, определенный процент, могут оказаться ложными.

Гарден: Какое отношение это имеет к моим снам?

Элиза: Сны, deja vu, галлюцинации, ясновидение — все это узорная пелена, которой рассеянный ум пытается смягчить непредвиденность опыта. То, что ты уже видел в действительности, ты можешь впоследствии вспомнить и обдумать и, в конце концов, увидеть во сне.

Гарден: Но эти сны не имеют ничего общего с реальностью! Это jamais vu, то, что никогда не видел.

Элиза: Реальность, как любил говорить мой первый программист, — это многоцветное покрывало. Тысячи синапсов образуют почти случайный узор — вот что такое реальность.

Гарден:…Почти случайный?

Элиза: Расскажи мне свой сон, Том. Последний сон.

Гарден: Ладно. Мне кажется, его спровоцировало вот что. Я играл в солдатском клубе, перед пилотами, которые во время войны участвовали в боевых действиях в Сен-Луи и Рио-Гранде. Я импровизировал на тему одного их марша — наполовину английского, наполовину испанского — о втором взятии Аламо. Внезапно между двумя клавишами словно блеснул металл. Это был блеск клинка, рассекающего воздух.

— Это подлинник, лейтенант, — сказала Мадлен Вишо, не выходя из-за прилавка. — Я продаю только подлинники, чье происхождение доказано.