Маска Гермеса

- А в чем лежит наш интерес, если мы спровоцируем скандал, или подогреем ту шумиху, которая еще не утихла? - задался вопросом Лаврецкий. - Президенту критика западной прессы как с гуся вода. Может это только станет поводом для разборок у себя дома, против тех, кто пытается оттуда нанести ему моральный ущерб?

- Я теряюсь в догадках относительно целей этой кампании, - спокойно отвечала Рита, глядя своими обольстительными глазами на собеседника.

- Вы пришли меня убедить обнародовать эти материалы, но не очень, похоже, этого хотите. Не поделитесь ли своими сомнениями?

- В них нет ничего особенного. Если я инициирую этот скандал, то в моей стране, на моей журналистской карьере будет поставлен крест. Если же я этого не сделаю, то, возможно, я и вовсе не смогу вернуться на родину, по крайней мере, какое-то время. Спирин это устроит. С другой стороны, своим журналистским чутьем, я понимаю, что нельзя этот скандал уступить кому-то еще. Тот, кому нужно слить эту информацию, может обойтись и без нас.

Рита сейчас теряла противоречивые чувства к тому, что ей приходилось приложить руку к гибели человека, с которым она состояла в близости, кто уже пострадал из-за нее, хотя и не пытался мстить. Скандал уничтожит в первую очередь Византа.

Лаврецкий, тем временем, смотрел на нее с мягким восторгом, готовый принять ее доводы, под чем скрывался более существенный интерес, чем политика.

- На счет карьеры вам нечего боятся, вы уже делаете ее здесь, вместе с ростом моей компании. А ваше предложение, я одобряю, - от его издевательского взгляда у Риты все вскипело внутри, но она промолчала, закрывшись простодушной полуулыбкой.

- Секретная служба, так бесцеремонно орудующая на территории дружественной страны, это вызов, на который невозможно не отреагировать, - сделал вывод он деловым тоном, а затем добавил уже благосклонно то, чего она опасалась, так как не для того мечтала выйти из-под деспотичной зависимости одного, чтобы попасть в клетку к другому.

- Мы редко с вами встречаемся.

Хотя, покровительство Лаврецкого вряд ли представлялось столь жестким и угрожающим, как от чиновника самой могущественной организации, зато перспективы открывались такие, что она и представить пока не могла. И почему б ей не повернуть все в свою пользу, тем более, что в ее же сети, спешили сильные мира сего.

- Слишком близкие отношения могут стать помехой для бизнеса, - ответила она, одарив его сияющей улыбкой, которая ничего не обещала, но и не отвергала.

Осязаемость новой любовной интриги увлекала ее и казалась спасительным снадобьем.

- Часто успех сопряжен именно с близкими отношениями, - подхватил Лаврецкий, принимая ее двусмысленность как зеленый свет.

ГЛАВА 28 . СЛАВА ОТРИЦАТЕЛЬНОГО ГЕРОЯ.

Он ждал звонка от Воленталя после этого выпуска новостей, которые, возможно, ставили точку в его профессиональной карьере, а может и в судьбе. Телеканал Лаврецкого хотя и не имел пока широкой аудитории ни во Франции, ни вообще в Европе, но известия подобного рода со скоростью цепной реакции заполнили бы все национальные каналы, перекинувшись и на международное информационное поле.

Так и произошло с неотвратимостью снежной лавины. Его портреты уже на следующий день демонстрировали чуть ли не как террориста, с той лишь разницей, что его представляли специальным агентом спецслужб, возродивших практику внесудебных убийств. Не трудно было представить, что для Европы подобный факт превращался в настоящий шок, и не исключено, с серьезными последствиями для межгосударственных отношений, а ему отводили роль жертвенной пешки.

Ему вменяли убийство соотечественника, - человека Ивлева, - что было правдой, и сваливали на него убийство небезызвестного Мерзоева, личность хоть и темную, но не подвергавшуюся судебному преследованию в Европе.

Больше всех старалась компания Лаврецкого, задавая тон остальной прессе, ссылалась на данные независимых источников из полиции и собственное расследование, а для пущего угрожающего образа описали биографию Византа, трактуя факты в пользу имиджа изгоя, которого спецслужбы превратили в убийцу.

Александр сам себе показался чудовищем. От этой журналисткой открытости повеяло дыханием бездны. И Воленталь как назло не спешил связываться, а выдержать этот скандальный прессинг невозможно было в одиночку.

Рита еще раз предала его, - по своей воле, или под давлением, это уже казалось не важным, тем более, когда на кону было ее блестящее будущее, и осуждать ее или желать отмщения, казалось пустой тратой сил.

Визант не просто хотел выжить, в нем открылось знакомое чувство возвышенного отчаяния, риска, когда и мысли о смерти отступают, а если уж и погибать, то не в шкуре убийцы этого ничтожества Мерзоева. Перспектива остаться в истории палачом бесила, она же зародила чувство реванша, сколько бы судьба не отпустила времени.