Мальчишка Секенр нелепо до абсурдного одетый в платье, явно позаимствованное из гардероба взрослого мужчины: черная рубашка, настолько длинная, что доходила почти до коленей, слишком большие штаны, закатанные до тех же грязных коленок, грязные босые ноги, испещренные свежезажившими порезами лодыжки – свидетельство счастливого избавления из пасти крокодила. Подобные вещи случаются слишком часто. Открытый ворот рубашки обнажал костлявую грудь заляпанную чернилами. Закатанные мешковатые рукава, перепачканные чернилами пальцы…
На улице едва ли кто-то обернется вслед такому замухрышке – скорее всего, бедный ремесленник, не докатившийся пока до того, чтобы стать попрошайкой.
И все же, без всякого сомнения, это был могучий чародей, побывавший в утробе Сюрат-Кемада и вернувшийся обратно, бросивший вызов самой Смерти, выделенный Сивиллой и отмеченный ею. В зеркале отражался убийца царей и чародеев, уничтоживший и Венамона Четвертого, и его приспешника Луну слишком страшным образом, чтобы снова говорить о нем.
От подобного чудовища должны шарахаться, отворачиваясь в страхе. Даже в Стране Тростников все знали, если пользоваться словами его учителя, что он «источник, сточная канава зловещей черной магии».
Его тайна, то, что отличало его от других, никак не отражалось в зеркале – это совсем не было связано с его внешностью. Даже в магическом зеркале я видел лишь Секенра-мальчишку, который ушел далеко от дома и не знал, куда лежит его путь.
И кое-что еще.
Черная магия, как предупреждал меня отец, очень соблазнительна, она завораживает. Я с головой погрузился в ее изучение не просто из страха перед тем, что может произойти со мной в будущем, если я не сделаю этого, но и из-за ее бесспорного очарования, «из любви к искусству», как это сформулировал Луна, характеризуя свое леденящее душу хобби. Черная магия – это музыка, которую способен услышать лишь чародей. И он действительно никогда не может отказаться от нее, заставить ее смолкнуть.
Так что я все дни напролет проводил в библиотеке своего предшественника, один за другим срывая магические замки с волшебных книг, жадно поглощая их тайны, используя свое искусство каллиграфа для копирования карт, таблиц, диаграмм, чертежей и знаков, которые я не стану воспроизводить здесь, в книге своей жизни.
Иногда я чувствовал, как Орканр или Лекканут-На, или кто-то из остальных просыпается внутри меня.
И я садился, впадая в своеобразный транс, в то время как мой разум говорил сам с собой – компания у меня внутри активно общалась, заставляя мои руки перелистывать страницы, перескакивая вперед или возвращаясь к абзацу, который один из
Таким образом я узнал тайну Девяти Углов, истинное значение Знака Воориш, Литанию Теней Дхаулза и многие другие вещи, которые нельзя даже доверить бумаге, иначе силы, заключенные в них, могут вырваться просто от того, что они будут записаны буквами.
Так проходили недели, затем месяцы. Мои раны затянулись и зажили. Силы вернулись ко мне. Я жил в одиночестве со своими невидимыми компаньонами, и единственными нашими посетителями были духи и призраки, которых кто-то из нас время от времени вызывал. Я весьма смутно представлял себе такие вещи, как смена времен года, иногда даже забывал поесть, поспать или принять ванну. Когда ко мне приходили слуги, я их не замечал. Со временем я обнаружил, что, если прийти на кухню поздно ночью, там найдется для меня еда. Я обычно набирал полную корзину и уходил, довольный что избежал встречи с кем бы то ни было. Я рассуждал так: если я понадоблюсь придворным сановникам или царице Хапсенекьют, за мной пришлют. Но обо мне все забыли. Меня прятали или как досадную помеху – законная царица не могла открыто признать, что слишком тесно связана с чародеем, – или как кинжал, который хранят под подушкой, и никто не видит его до тех пор, пока не приходит время им воспользоваться.
Я постепенно научился пользоваться магическим зеркалом и прежде всего заглянул за свое отражение – в собственную душу. И тогда передо мной появился отец вместе с Танниваром Отцеубийцей и гороподобной, жирнющей Лекканут-На и многими другими, которых я знал по снам и видениям, но никогда не видел воочию.
Через какое-то время я смог обозревать