Маша и Медведев

Еще Марусю восхищали поэтические названия здешних деревень: Синяя осока, Золотниковская пустынь, Лебяжий луг. И заповедных местечек в окрестностях Новишек — Сказочная поляна, Заячья горка, Редкие березы…

Были здесь и свои Кресты. Это уже в Большом лесу. Сходились вместе четыре дороги, неведомо когда проложенные, невесть куда ведущие, и уж сколько лет никто ими не пользовался, а не зарастали. Разве не странно?

Рассказывал Юрка, что черники там видимо-невидимо, а лисичек — ногу некуда поставить. Но зачем же так далеко ходить, если и в своем лесу необоримо?

И все же к Крестам они пошли, когда, по расчетам Юрки, зацвели в Большом лесу голубые колокольчики.

— Вы, Марь Сергевна, таких еще не видывали, — сказал он. — А их больше и нет нигде. Кто на те цветы посмотрит, тому большая удача привалит. Только рвать их нельзя: счастье свое упустишь, а до дому все одно не донесешь — завянут. А охраняет колокольчики сила неведомая, не всякого еще и подпустит…

— Ну, прямо «Аленький цветочек»! — улыбнулась Маруся.

В неведомую силу она не верила, а вот на колокольчики дивные посмотреть хотела. И ранним солнечным утром они тронулись в путь.

От Крестов пошли по левой дороге, уходящей в; глубь Большого леса. Солнце почти не проникало сквозь густой еловый шатер, и воздух тоже был густым, влажным, а по обочинам стояли диковинные бледные грибы с вывернутыми толстыми шляпками.

— Какие странные… — удивилась Маруся.

И голос, будто в вате, утонул в вязкой тишине.

Здесь не пели птицы, не шелестел листвой ветер, и Юрка, не закрывавший обычно рта, шагал рядом молчаливый, серьезный. Сзади понуро плелся Кузя, Юркина дворняга, увязавшийся за ними сегодня вместо Челкаша.

И Маруся совсем уж было решила повернуть обратно, прервать это безрадостное затянувшееся путешествие, как вдруг дорога почти под прямым углом вильнула в сторону и глазам ее открылось фантастическое зрелище: из черной сырой земли среди голых сучковатых стволов в великом множестве росли колокольчики. С высоких изумрудных стеблей изящной дугой свисали крупные пронзительной синевы чашечки цветков. И случайное это драгоценное озерцо в темной оправе дремучего леса будто позванивало тихим лазоревым звоном.

— Господи! — ахнула Маруся. — Откуда здесь это чудо?!

И склонилась — нет, не сорвать! — просто коснуться кончиками пальцев прохладной хрупкой синевы.

— Не трогайте, Марья Сергевна! — вскрикнул Юрка. — Худо будет!..

Маша вздрогнула и резко выпрямилась.

Что-то неуловимо изменилось вокруг. А что именно — не понять: вроде все то, да не то.

Кузя, поджав хвост, неотрывно смотрел в гущу леса и мелко дрожал. Она проследила за его взглядом, ничего не увидела, но знала, ощущала всем своим существом: кто-то глядит на них из глубины холодными яростными глазами.

Ужас зародился где-то внизу живота и медленно пополз вверх, леденя кровь, поднимая волосы, отключая рассудок.

Маленький Юрка испуганно всхлипнул и опрометью бросился бежать. Кузя рванул следом. И Маруся, охваченная паническим, первобытным, слепым страхом, кинулась прочь от этого места, ничего не видя вокруг, не замечая, что давно потеряла из виду и Юрку, и Кузю, и мчалась сквозь дикий дремучий лес, не разбирая дороги.

8

Марусина мама была заядлая лыжница. Муж с дочерью ее увлечения не разделяли. И она, возвращаясь из своих лесных походов, веселая, румяная и голодная, неизменно говорила:

— Глупые вы люди! Лишаете себя такого несказанного удовольствия!

Маруся грела обед, и мама, с аппетитом набрасываясь на еду, рассказывала:

— Ах, Манюня! Какая же в лесу красота! Дух захватывает! А я лечу и думаю: «Вот сейчас вынесут меня лыжи на полянку, а там терем стоит высокий. Захожу я в горницу — на столе блины горячие, самовар жаром пышет…»

— И кто же в этом тереме живет? — лукаво интересовалась Маруся. — Двенадцать витязей прекрасных?

— Зачем же двенадцать? — удивлялась мама. — Мне и одного хватит…

Это уж потом Маша проводила различные аналогии. А пока она брела по лесу в полном отчаянии, потому что понимала, что безнадежно заблудилась. Пыталась унять панику, сориентироваться по солнцу. Уговаривала себя, что ее ведь будут искать и обязательно найдут, что нельзя же умереть с голоду в лесу, полном ягод и орехов, но получалось плохо…

Впереди между деревьями показался просвет. Она развела еловые лапы и вышла на опушку.

На берегу небольшого заросшего озерца стояла избушка.

— Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом, — не веря в свое счастье, прошептала Маруся, не испытывая даже тени тревоги, ибо все здесь было пронизано светом, все дышало, пело, ласкало взор и слух: смолисто пахли нагретые солнцем сосны, манил дурманным духом наметанный возле плетня стожок, перекликались лесные пичуги, белые барашки облаков плыли по небу, и оно отражалось прохладной синью в спокойной глади озерца, так похожего на колокольчиковый дивный островок в черном лесу. И будто даже плыл над ним тот самый тихий лазоревый звон. Вот только…

Она резко обернулась. На нее пристально смотрел огромный дымчатый мастифф.