Мартин не плачет

— Мы должны сообщить родителям, — упавшим голосом повторяла воспитательница. Детсадовский врач в полной растерянности уже пятнадцать минут стоял над тарелкой с манной кашей (основательно остывшей), которую немедленно принесли с детской площадки к нему в кабинет.

Это был очень опытный доктор, много повидавший на своем веку. Свинку и ветрянку, корь и коклюш, и разбитые коленки, и застрявшую в горшке попу, и проглоченный кусочек карандаша, и даже пару человеческих укусов (чего только не сделают некоторые маленькие девочки, чтобы отвоевать себе место на качелях!) Но он никогда не видел, чтобы маленькая девочка превратилась в тарелку манной каши (кстати, это была очень красивая, тонкая фарфоровая тарелка. Каша была увенчана маленькой шоколадкой, специальной карамельной сеточкой и желтой ягодой физалиса, а края тарелки были изящно посыпаны ванильным сахаром). Он уже вызвал «скорую», но что-то подсказывало ему, что врачи «скорой» окажутся в такой же растерянности, как и он сам.

Пока врач в ужасе думал, что же делать с манной кашей, которая еще пятнадцать минут назад была Аделиной, Мартин, схватившись за голову, сидел на мокром газоне прилегающего к детскому саду парка. Он был в ужасе от всего происшедшего. Когда же Мартин хоть на секундочку представлял себе, как на него посмотрит Дина, узнав всю эту историю, он просто холодел.

Он был совсем огромным от волнения, и толпившиеся рядом дети могли только гладить его по ноге. Правда, Томас сумел забраться к Мартину на плечо и любимым зеленым полотенцем укрыть его голову от капель, падающих с веток. Обычно Мартин становился меньше, если кто-нибудь гладил его по голове, но сейчас это было бесполезно. Мартин так переживал, что немедленно вырастал снова.

Глава 12

— Миленький Мартин, — сказала Рита, самая высокая девочка в группе, — не переживай, пожалуйста, так ужасно. Мы же знаем, что ты не специально.

— Я нет, — глухо сказал Мартин. — Или да. Я не знаю.

— Глупости, — сказал Том. — Никаких да.

— Но ведь я был на нее зол, — сказал Мартин. — Ужасно зол. Я даже не знал, что это такое — быть злым. Это так… странно. Не знаю.

— По-моему, она сама виновата, — категорично сказал Питер.

— Понимаешь, — сказал Мартин, — бессознательное. То есть я имею в виду, может, я даже не знал, что я специально. Потому что она меня… как бы это сказать…

— Доставала, — подсказала Китти.

— Условно говоря, — с тоской сказал Мартин и закрыл морду лапами. — Ужас.

— Миленький Мартин, — сказала Рита, — послушай меня. Ты должен попробовать расколдовать ее обратно. Ты же волшебный. Ты можешь. Тебе надо просто придумать, как. Я думаю, что…

— Мартин! Мартин! — раздался вдруг взволнованный голос. По детской площадке, огибая горки, шведские лестницы и карусели, бежала старшая воспитательница. В протянутой руке она держала телефон, и лицо ее был очень, очень взволнованным. — Мартин, Аделина нашлась!

Мартин вскочил так резко, что Томас едва не грохнулся с его плеча. Чтобы удержаться, он изо всех сил вцепился Мартину в ухо. Мартин взвыл.

— Нашлась??? — завопил он прерывающимся голосом, и дети даже немножко попятились, потому что когда большущий слон вопит, пусть даже и срывающимся голосом, это никак нельзя отнести к категории «немножко противных звуков». Это очень, очень противные звуки. — Где она? Как она? Как я? Что она?

Старшая воспитательница тоже слегка отпрянула, но быстро справилась с собой.

— Она в полном порядке!! Она едет домой!! — радостно закричала она, и тут все закричали и завопили, и Мартин даже заскакал, так что все старались держаться от него подальше.

— Ах да! — вдруг спохватилась старшая воспитательница и даже перестала скакать. — Я же совсем забыла! Мартин, Вас к телефону! — и она протянула Мартину свой телефон.

— К телефону? — запыхавшийся от скачек Мартин с трудом перевел дух. — Кто сейчас может меня к телефону?

— Господин Премьер-Министр, — сказала старшая воспитательница.

Глава 13

— Гхм-гхм, — сказал господин Премьер-Министр.

Мартин сунул в рот край белой накрахмаленной салфетки и начал ее жевать, но спохватился, аккуратно положил салфетку себе на колени и попробовал разгладить лапами пожеванный край. Ему было очень неловко. Не из-за салфетки, а вообще, в целом. Он очень робел господина Премьер-Министра. Чтобы робеть меньше, Мартин даже начал напевать про себя известный русский романс «Владимирский централ», но пение про себя, если честно, никогда его не утешало. А петь вслух сейчас, по мнению Мартина, было совершенно неуместно. Словом, Мартин изнывал от смущения, чувствуя себя маленьким, незаметным, бесполезным существом, доставившим столько хлопот такому важному и занятому человеку, как господин Премьер-Министр. Мартину, повторяем, было очень неловко.