Март 1953-го

Для женщин, выбитых войной из состояния первой любви, это иная, но столь же заманчивая пора. Чего? Появления непритязательных, как подснежники, женихов, способных уродиться и на парковой завалинке, под стеклянный перезвон чокающихся бутылочек «Московской».

Для любознательной детворы, едва освоившей азы русской письменности, это наступление увлекательной поры прочтения всякого рода вывесок и объявлений, но лучше всего — рекламных афиш внутри телефонных будок: «СТРАХУЯ ЖИЗНЬ, ВЫ ЭКОНОМИТЕ НА ПОХОРОНАХ». А еще рифмованных подписей мелкими карандашными буквами:

Себя от холода страхуя,
в универмаге, наверху я,
купил доху я на меху я,
доха не греет ни черта.

Исправлять грамматические ошибки мы были еще не ахти как способны, но что-то приписать — горазды на все сто, потому и носили в кармане карандаш и перочинный ножичек для заточки грифеля. А вы думали? Нет-нет, в первом классе мы еще не писали ручкой с пером, только карандашом фирмы «HAMMER».

Зато как писали!

И где?

На любом доступном карандашу материале. На бумаге, само собой. На подоконнике тоже. На отштукатуренной набело стене. В подвале, сарае. Ожидаете сокровенного признания черным по белому — «и в туалете»? А вот и ошиблись адресом. В туалете мы не писали, там всегда присутствовали по малой и большой нужде взрослые люди, которые, видимо, из-за нужды, были нервными — в углу рта папироска и матюки с ней по соседству, это значит — промеж зубов.

Что же мы обычно писали? А ничего непотребного.

«Сам дурак!»

«Таня + Миша = любовь!»

«Здесь был я!»

Главная надпись, конечно, «здесь был я!» Почему? По кочану, коли неразумные! Не догадываетесь, где я только не побывал в свои неполные для паспортной жизни годы! Если начнем загибать пальцы, то…

Первый загнутый палец — это город моего рождения Чкалов, переиначенный из Оренбурга — родины «Капитанской дочки».

Потом, загибая всего через полгода второй палец, Рига.

За ней — загнем на недолгий срок третий палец — Кировабад и Баку, чтобы забрать папиных родителей из эвакуации и привезти их к нам домой на постоянное житье.

И вновь — Рига, но уже с плюсом в десяток проходных дворов, знание которых превращает приезжего глазену-туриста в аборигена.

Ну а дальше — поездки и житье на взморье: в Булдури, Дзинтари, Пумпури.

Ох, умаялся, перечисляя. Но добавить для полной достоверности необходимо: вся эта кругосветка за недолгую жизнь мою. А прокрути из нее хоть один день по спирали, как пулю по нарезному стволу, то наберется столько всякого-разного, что другому хватит на двадцать лет вперед, если пистолет не взорвется от перегрева в руках.

В моих руках не взорвался. Поэтому и начнем с пистолета, вернее, с нагана, а еще точнее, с револьвера фирмы «не пойму чего», но стреляющего без осечки. Это оружие мы с Ленькой нашли на чердаке «моего» дома, координаты — не секрет: улица Аудею, 10. В ту минуту ответственного поручения, когда по маминой просьбе развешивали для просушки белье.

Ствол лежал за бревном, почти смыкающимся с внутренней частью крыши, в укромном уголке, куда и мы спрятали бы его от фашистов, будь подпольщиками. Это был странный револьвер, всего на один патрон, без барабана. В верхней части рукоятки стояло тиснение — 1917 и тавро завода-изготовителя.

В каком-то немом фильме мы видели необыкновенно похожий. Страдающая от любовных терзаний молодая женщина в богатой шубке из соболей и с лисицей вместо воротника убила из него «нехорошего» мужчину во фраке. Согласно титрам, он обманул девичьи ожидания на счастливый брак, совершаемый законным образом на небесах, и женился на сопернице, ставшей после рокового выстрела «неутешной вдовой».

Цифра 1917 нам пришлась по душе: выходит, оружие революционное, с ним, должно быть, шли на штурм Зимнего дворца. Каким чудом оно попало в Ригу? Об этом мы не задумывались. Нас больше волновало: не заржавело ли оно, стреляет ли?

Как проверить?

Разумеется, нажав на спусковой крючок. Так мы и поступили. Курок щелкнул — все в порядке. Оставалось лишь всунуть патрон в казенник и найти подходящую мишень.

Мишень, действительно, следовало найти, а патроны, наоборот, сами нашлись прямо под револьвером. Где? В наручном ремешке, подобном папиному от часов «Заря», но с газырями, как на черкеске — недоступной мечте свободолюбивых пацанов, неоднократно смотревших фильмы «Свинарка и пастух» и «Смелые люди».

Патрон мы всунули в ствол, под мишень приспособили пустое ведро, в котором тащили на верхотуру мокрые рубашки. И ба-бах! С промахом, но без осечки. И ведро не повредили, и в убойной силе «дамского оружия мести» убедились, и что не менее важно, слегка пошумев, никого не всполошили. Теперь, разгорись завтра война, нам есть с чем идти в поход, встретить и разгромить врага — на своей, разумеется, территории, потому что «чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим».