Марсианское диво

Как нельзя более кстати припомнились ему истории о жизни, а точнее, смерти специалистов из знаменитой касты ниндзя – лазутчиков, непревзойденных мастеров шпионажа. Подобные истории были в ходу в том уличном сообществе тинейджеров, где далеко не последнюю роль играл когда-то и он, Свен Торнссон.

Ниндзя редко попадались в руки врагов, но уж если попадались… С них сдирали кожу, посыпая раны солью, поочередно отрезали пальцы на руках и ногах, а затем и сами конечности, сажали на муравейник, привязывали к полому металлическому столбу, внутри которого разжигали огонь… В ходу была и такая пытка, изобретение чьего-то изощренного и отнюдь не доброго ума: лазутчика привязывали к растяжке на полу и укрепляли над его головой блок с перекинутой через него веревкой. К одному ее концу подвешивали котелок с горячим дегтем, а другой конец давали жертве в зубы – и начинали колоть ее мечом. Человек дергался – и деготь проливался на тело… Нередко неудачливого шпиона превращали в «человека-свинью» – отрубали руки и ноги (останавливая кровотечение), выкалывали глаза, протыкали барабанные перепонки, вырывали язык и после этого «отпускали» на все четыре стороны… Особо досадивших варили в воде или в масле, на медленном огне, делая перерывы, так что, случалось, казнь длилась больше суток…

Ни одного из этих видов казни Торнссон себе не желал – но на крайний случай у него оставалось средство, к которому когда-то прибегали ниндзя. Откусить себе язык. Это вызывало болевой шок и бурное кровотечение, дарующее быструю смерть…

«Да что ты все о грустном да о грустном, – осадил себя пилот. – Может, они нормальные парни: врежут разок по голове дубиной, только посильнее, чем давеча, – и дух вон».

Жрецы, безусловно, заметили, что он пришел в себя. Один из бритоголовых поднялся, неторопливо направился к дальнему углу – и исчез из виду; вероятно, там находился проход, ведущий в какие-то кулуары. Через минуту-другую он вернулся, держа на повернутой вверх ладони какой-то предмет.

Когда бритый, провожаемый взглядами остальных жрецов, подошел ближе, пилот разглядел, что это оранжевая миска, разрисованная черными геометрическими узорами.

Воины, стоявшие в ногах Торнссона, уже не казались спящими. Они сложили на пол свое нехитрое наступательно-оборонительное оружие, и один из них принял миску из рук бритоголового, а другой, без каких-либо признаков обходительности ухватив пилота за плечи, придал его телу сидячее положение, и руки свои не разжимал. Миска оказалась у лица Торнссона, в ней темнела какая-то жидкость, от которой исходил не очень сильный незнакомый запах. Пилот не сказал бы, что этот запах неприятен – но предлагаемое питье явно не было ни чаем, ни пивом, ни тоником.

«Напиток смерти? – подумал пилот. – Порция местного ядовитого зелья?»

Он не тешил себя мыслью о том, что ему предлагают просто утолить жажду или, к примеру, выпить на брудершафт. И понимал он, что отвертеться ну никак не удастся, и ни в коем случае не минует его чаша сия… точнее, миска сия…

Тем не менее, покорно принимать смерть он не собирался и готовился оказать сопротивление. Вероятно, бритоголовый все прочитал в яростном взгляде пилота, потому что тут же изобразил жестом, что пьет, а потом, наклонив голову набок, подложил сомкнутые ладони под ухо и на мгновение закрыл глаза.

«Ага, усну, – пилот саркастически усмехнулся. – Вечным сном. Покойся, мол, с миром…»

Он отрицательно качнул головой и сказал:

– Пей сам, амиго. Пей, а я посмотрю.

Повторяя жест бритоголового, он продемонстрировал процесс поглощения местного напитка, повел подбородком на индейца и повторил:

– Пей.

Бритоголовый оказался понятливым. Забрав у воина миску, он отхлебнул из нее и показал язык. Язык был коричневым.

«Ладно, – подумал Торнссон. – Поверим. Будем считать, что это снотворное. Решили меня усыпить, чтобы не иметь лишних проблем. В конце концов, если бы они хотели меня прямо тут укокошить, то не тянули бы резину с этим питьем – дубин-то у них хватает…»

– Давай, – сказал он бритоголовому. – Выпью за приятное знакомство и здоровье всех присутствующих. И свое тоже.

Бритоголовый, молча и внимательно глядя на пилота, вновь передал миску воину, и Торнссон сам потянулся к ней.

Напиток оказался прохладным, терпким и чуть солоноватым, и совершенно незнакомым на вкус. Торнссон выпил его до конца, посмотрел на наблюдавших за происходящим жрецов, прислушался к своим ощущениям. Ничего вроде бы не изменилось, и все так же болела голова.

Пилот провел языком по губам, перевел взгляд на бритоголового:

– Доволен, амиго? Какие-то претензии ко мне име…

Он не договорил, потому что язык вдруг словно разбух и одеревенел.

«Что за…» – неоконченная мысль тоже словно одеревенела.

И в то же мгновение все исчезло.

36.

«Бом-м-м…» – донесся откуда-то из глубины сочный звук колокола.

И этим звуком был воссоздан мир. И он, Леопольд Каталински, был воссоздан в мире. Он не сомневался в том, что перенесся в прошлое Марса.