Марсианское диво

Алекс Батлер шел и шел к далекой стене, совершенно забыв о Флоренс, – и вдруг замер на месте, словно кто-то невидимый схватил его за плечи. В глубинах памяти приотворилась почти незаметная дверца, давняя-давняя дверца… Нужно было не дать ей закрыться, попытаться протиснуться туда и разглядеть, что скрывается там, в темноте…

Да, именно так оно и было! Далеко-далеко отсюда, на расстоянии четверти века…

Он уже не помнил, что занесло их в тот вечер в старый дом, который вот-вот должны были снести. Что они там забыли с Бобом… Хаммером? Хамманом? Да нет же – именно Хаммером, Бобом Хаммером! И зачем полезли в подвал? Там было темно, и он вцепился Бобу в плечо, удержав того от шага вперед, потому что ему показалось: перед ними – бездна. Провал. В этом провале слабо тлели какие-то огоньки, веяло оттуда чем-то пугающим, недобрым… А в следующий миг словно что-то сместилось в его голове, и он увидел – не глазами, а неожиданно прорезавшимся внутренним зрением, – совершенно отчетливо увидел внизу, в головокружительной глубине, таинственный город с пустынными улицами и коробками зданий, в окнах которых кое-где горел свет… Черные дороги с редкими точками фонарей перекрещивались и разбегались в разные стороны, образовывали лучи и кольца, и как ни блуждай по ним – непременно окажешься в самом центре города, где возвышается что-то узкое… черное… чернее самой черноты… Угрожающе поднятый палец… Предостерегающе поднятый огромный палец… Ни в коем случае нельзя было приближаться к этому пальцу, торчащему из тьмы, – но все пути вели именно туда. И только туда.

Это продолжалось несколько мгновений, не более, а потом Боб щелкнул зажигалкой – и видение пропало. Они стояли на нижней ступеньке лестницы, и перед лестницей в трепещущем свете зажигалки был виден серый бетонный пол, на котором валялись смятые пивные жестянки и какое-то тряпье. И ползали там, в пыли, черные жуки, стараясь укрыться по углам от неожиданного света…

«Господи, зачем мы туда полезли? – подумал Алекс Батлер, стоя посреди огромного зала, вдруг напомнившего ему тот подвал из детства. – Мы там что-то прятали?»

Это была уже другая дверца к завалам памяти, и она не хотела открываться.

«Знаки, – сам не зная почему, сказал себе Батлер. – Каждый день мы получаем знаки, только не всегда можем разгадать их смысл. Вся наша жизнь наполнена знаками, но понимание приходит не сразу… или вообще не приходит. А хуже всего – если приходит поздно, когда уже ничего нельзя изменить, когда уже ничему нельзя воспрепятствовать, когда уже пошел не направо, а налево, когда уже открыл совсем не ту дверь – и замок защелкнулся за тобой, и у тебя нет ключа…»

Вновь представив тех черных жуков, копошившихся в пыли, он вдруг подумал о микроорганизмах. «Арго» вместе с модулем прошел наземную стерилизацию, дабы не занести на Марс земные бактерии. А если здесь, внутри Сфинкса, имеются свои бактерии и вирусы, тысячелетиями дремавшие в этих каменных толщах? И от этих марсианских вирусов и возникают галлюцинации в виде женщин в темно-красных одеждах…

«Что ж, прививки делать уже поздно, – подумал Батлер. – Коль на роду написано умереть не от птичьего, а от марсианского гриппа – тут уж ничего не попишешь…»

Сделав такой весьма ободряющий вывод, ареолог продолжил свой путь, но вскоре начал все больше и больше замедлять шаги – до стены, к которой он направлялся, оставалось совсем немного, и в ярком свете фонаря было хорошо видно, что впереди, по всей ширине стены, не наблюдается ничего похожего на ворота, дверь, калитку или хотя бы лаз для кошки… Ничего.

Если Флоренс говорила правду, и вошла внутрь Сфинкса именно здесь, то оставалось предположить, что неведомые технические устройства позаботились о смене декораций. Батлер еще раз подумал о том, что это именно они, астронавты Первой марсианской, являются причиной здешних перемен.

Фонарь освещал очень прочную на вид, непреодолимую каменную стену, с которой можно было справиться, наверное, только при наличии солидного количества взрывчатки, но уж никак не с помощью единственного имевшегося в наличии оружия – пистолета «магнум-супер»; хорошего пистолета, но бессильного против монолита.

Да, перед ареологом был именно монолит – цельный ровный камень без единой трещинки, обработанный неведомо какими инструментами. И на этой стене, на уровне лица Батлера, отчетливо вырисовывался знак размером с ладонь.

Ареолог подошел к самой стене и, подняв руку, провел пальцами по дугообразным гладким углублениям, прорезанным в камне – по верхнему… по нижнему… Потом ощупал глубокую круглую выемку, расположенную посредине, между смыкающимися дугами. Отступил на шаг, не отрывая взгляда от очередного намека (да что там намека – прямого указания!) на связь древнего Марса и древней Земли.

На стене красовалось изображение человеческого глаза с характерной извилиной, идущей чуть вверх из правого от астронавта уголка.

Уаджет – Око Гора. Символ глаз души, способных видеть скрытую суть вещей и явлений и распознавать добро и зло, истинное и ложное – как в собственном сердце, так и в сердцах других.