Марсианские хроники

Можно представить себе, какой эффект производит со сцены это леденящее душу зрелище. Смотрите, предостерегает автор, смотрите, в какую бездну жестокости и бездушия вы готовы бросить своих детей, забывая, что им нужно для счастья. При внешней жестокости и беспощадности этой пьесы можно с полной уверенностью сказать,-что она исполнена самого настоящего гуманизма, подлинного и очень обостренного намерения помочь людям понять, куда не следует направлять усилия интеллекта, инженерного искусства, чтобы жизнь человека не становилась в результате все невыносимее, все бессмысленнее, все бессердечнее.

При этом, однако, нет другого: нет ни ясного понимания, ни даже попытки по-настоящему понять, как же нужно жить сегодня, чтобы не исковеркать человеческого завтра, а, напротив, сделать его светлее. В этом - главная слабость Рэя Бредбери, в этом - очень уязвимая черта его творчества. Самое большее, на что оказывается способен Бредбери в этом плане, это наивная идеализация патриархального прошлого. Перечитайте его книги, и вы увидите, что все светлое, озаренное солнцем или теплым пламенем костра в лесу, уводит человека назад, в давно прошедшую эру создания непреходящих ценностей искусства и интеллекта. Вот и здесь, в этой книге, попадая на иную планету, человек обнаруживает цивилизацию гораздо более древнюю, нежели на Земле, и потому более прекрасную, а марсиан не стремящимися на иные планеты только потому, что они, пользуясь словами Джеффа Спендера, «остановились там, где нам надо было остановиться сто лет назад».

Впрочем, не закрывая глаза на все эти недостатки, можно с уверенностью сказать, что миссия, которую принял на себя этот честный и одаренный писатель сегодняшней Америки, благородна, и у него есть все данные, чтобы выполнять эту миссию успешно.

Ел. Романова

Январь 1999 Ракетное лето

Только что была огайская зима: двери заперты, окна закрыты, стекла незрячие от изморози, все крыши оторочены сосульками, дети мчатся с горок на лыжах, женщины в шубах черными медведицами бредут по гололедным улицам.

И вдруг могучая волна тепла прокатилась по городку, вал горячего воздуха захлестнул его, будто нечаянно оставили открытой дверь пекарни. Зной омывал дома, кусты, детей. Сосульки срывались с крыш, разбивались и таяли. Двери распахнулись. Окна раскрылись. Дети скинули свитера. Мамаши сбросили медвежье обличье. Снег испарился, и на газонах показалась прошлогодняя жухлая трава.

Ракетное лето. Из уст в уста с ветром из дома в открытый дом - два слова: Ракетное лето. Жаркий, как дыхание пустыни, воздух переиначивал морозные узоры на окнах, слизывал хрупкие кружева. Лыжи и санки вдруг стали не нужны. Снег, падавший на городок с холодного неба, превращался в горячий дождь, не долетев до земли.

Ракетное лето. Высунувшись с веранд под дробную капель, люди смотрели вверх на алеющее небо.

Ракета стояла на космодроме, испуская розовые клубы огня и печного жара. В стуже зимнего утра ракета творила лето каждым выдохом своих мощных дюз. Ракета делала погоду, и на короткий миг во всей округе воцарилось лето…

Февраль 1999 Илла

Они жили на планете Марс, в доме с хрустальными колоннами, на берегу высохшего моря, и по утрам можно было видеть, как миссис К ест золотые плоды, растущие из хрустальных стен, или наводит чистоту, рассыпая пригоршнями магнитную пыль, которую горячий ветер уносил вместе с сором. Под вечер, когда древнее море было недвижно и знойно, и винные деревья во дворе стояли в оцепенении, и старинный марсианский городок вдали весь уходил в себя и никто не выходил на улицу, мистера К можно было видеть в его комнате, где он читал металлическую книгу, перебирая пальцами выпуклые иероглифы, точно струны арфы. И книга пела под его рукой, певучий голос древности повествовал о той поре, когда море алым туманом застилало берега и древние шли на битву, вооруженные роями металлических шершней и электрических пауков.

Мистер и миссис К двадцать лет прожили на берегу мертвого моря, и их отцы и деды тоже жили в этом доме, который поворачивался, подобно цветку, вслед за солнцем, вот уже десять веков.

Мистер и миссис К были еще совсем не старые. У них была чистая, смуглая кожа настоящих марсиан, глаза желтые, как золотые монеты, тихие мелодичные голоса. Прежде они любили писать картины химическим пламенем, любили плавать в каналах в то время года, когда винные деревья наполняли их зеленой влагой, а потом до рассвета разговаривать под голубыми светящимися портретами в комнате для бесед.

Теперь они уже не были счастливы.

В то утро миссис К, словно вылепленная из желтого воска, стояла между колоннами, прислушиваясь к зною бесплодных песков, устремленная куда-то вдаль.

Что-то должно было произойти.

Она ждала.

Она смотрела на голубое марсианское небо так, словно оно могло вот-вот поднатужиться, сжаться и исторгнуть на песок сверкающее чудо.

Но все оставалось по-прежнему.